"Голландская болезнь" России

Весь российский народ с замиранием сердца следит за динамикой цен на нефть. От цены барреля зависит исполнение бюджета, выплата пенсий и стоимость пучка петрушки на рынке. Битва правительства с ОПЕК воспринимается как борьба за счастье трудового народа, а нефтяным магнатам прощается всё, кроме отказа пополнить казну. Между тем опыт свидетельствует, что темпы экономического роста в странах, богатых нефтью, газом и другими природными ресурсами, как правило, ниже, чем в странах, где запас таких ресурсов ограничен или они вообще отсутствуют.

По данным Мирового банка, среднегодовые темпы падения ВВП на душу населения за период с 1965-го по 1998 г. в Иране и Венесуэле составили 1%, в Ливии – 2%, в Ираке и "золотом" Кувейте – 3%, а в Катаре за период с 1970-го по 1995 г. – 6%. Последние 30 лет в странах – членах ОПЕК, если брать их в целом, ВВП в расчете на душу населения не рос, а сокращался приблизительно на 1,3% в год.

Страны ОПЕК в данном случае не являются исключением. За последние 20 лет из 65 стран, относящихся к категории богатых природными ресурсами, лишь четыре государства смогли довести объем инвестиций в основной капитал до уровня 25% ВВП и обеспечить прирост ВВП на душу населения на уровне не менее 4% в год, что свидетельствует об устойчивом развитии – Ботсвана, Индонезия, Малайзия и Таиланд. Из них запасы нефти имеет только Индонезия. Зато бедные ресурсами Гонконг, Сингапур, Южная Корея и Тайвань показали такие высокие темпы экономического роста, что заслужили прозвище "азиатских тигров".

У экономистов этот парадокс получил название "голландской болезни". Возникновение термина связано с открытием в конце 50-х – начале 60-х гг. месторождений природного газа в той части Северного моря, которая принадлежит Голландии. Последовавший за этим рост экспорта природного газа повлек за собой существенное удорожание национальной валюты, что негативным образом сказалось на других экспортно-ориентированных отраслях и экономике в целом.

Однако не только ростом реального обменного курса характеризуется течение этого недуга. Мировые рынки сырья подвержены частым колебаниям, поэтому обменный курс национальной валюты колеблется вместе с мировыми ценами тем больше, чем большую долю занимает в общем объеме экспорта сырье. Неустойчивость курса подтачивает отрасли, связанные с внешней торговлей (как экспортирующие, так и импортирующие), и сокращает объем иностранных инвестиций. Особенно опасно, если упор в развитии промышленности делается на "отверточные" производства и переработку импортируемых полуфабрикатов: нестабильность обменного курса негативно влияет на всю экономику. Результат – снижение конкурентоспособности страны.

Но снижение конкурентоспособности национальных товаров – далеко не худшая из бед. Дело в том, что страны с развивающейся экономикой (а именно к таким относят Россию), как правило, имеют не слишком совершенные рыночные механизмы и невнятные, плохо защищенные права на собственность. В таком случае природные богатства становятся ареной борьбы, которую экономисты называют борьбой за ренту. В самом экзотическом варианте начинается реальная война: гражданская, как, например, в Анголе, где борются за доступ к алмазным месторождениям, или с сопредельными государствами, пытающимися отнять приграничное добро, – как во многих странах Африки и Латинской Америки. В других случаях идет кровопролитная борьба между криминальными группировками за контроль над отраслью – таких примеров много у нас. При этом государство вынуждено тратить значительные средства на содержание большого полицейского аппарата и армии, а группировки, получившие в свои руки распоряжение над ресурсами, – средства на поддержание существующего статус-кво. Отсюда и коррупция, и недобросовестные методы конкуренции, и политические интриги для лоббирования своих интересов, и рост "неформальной" армии охранников, служб безопасности и прочих структур, сочетающих в себе выходцев из спецслужб и криминального мира. Государство при этом может взять распределение доступа к ресурсам в свои руки и стать своего рода главным "паханом", закрепляя существующие криминально-коррупционные отношения бизнеса и власти. Примеры из российской действительности каждый может вспомнить сам; ровно то же происходит в большинстве богатых ресурсами стран.

Лоббирование запретительных ввозных пошлин на иномарки, длящееся уже год, – прекрасная иллюстрация другого симптома "голландки". Относительный рост реального обменного курса национальной валюты вынуждает государство вести протекционистскую политику в отношении отраслей, ориентированных на внутренний спрос. Инициаторами подобных мер выступают крупные предприятия или целые отрасли, вынужденные конкурировать с дешевеющим импортом из других стран. Экономические исследования свидетельствуют: страны, ориентированные на экспорт сырьевых ресурсов, как правило, устанавливают более высокие ставки импортных пошлин. Результат таких действий вполне очевиден – снижение объемов торговли и степени открытости экономики и, возможно, дальнейшее удорожание национальной валюты за счет снижения импорта, а также сохранение структурных дисбалансов и снижение темпов экономического роста.

Опаснее всего то, что группы, получившие контроль над значительной долей сырьевых ресурсов, заинтересованы в сохранении имеющихся недостатков. Более того: они всеми средствами будут бороться за существование коррупции, бюрократии, слабой юридической и судебной системы, позволяющих им сохранять привилегированный доступ – в том числе под лозунгами защиты отечественного товаропроизводителя и либерализации экономики.

Государству крайне трудно бороться с этим явлением: во-первых, слишком многие персоналии имеют материальную заинтересованность, во-вторых, "легкие деньги" от продажи сырья создают ложное чувство безопасности и соблазн для нерациональных трат. В этом государство ничем не отличается от индивидуума: известно, что человек гораздо беззаботнее относится к деньгам, выигранным, например, в лотерею, нежели к заработанным тяжелым трудом. В результате, согласно статистике, страны с большим запасом природных ресурсов чаще прибегают к финансовой помощи других государств и имеют относительно более высокий объем внешнего долга.

Серьезные деформации вызывает "голландская болезнь" и в социальной сфере. Первое – растет социальное неравенство. Известно, что в России даже официальные максимальные доходы выше минимальных в 20-22 раза, между тем как приемлемым считается разрыв не более чем в 8 раз. Перераспределение богатства к группам, имеющим доступ к месторождениям, например, за счет связей во властных структурах или дачи взяток, ведет не только к ущемлению демократических принципов и снижению рыночных стимулов к труду, но и к социальной напряженности. Это вынуждает власти тратить еще больше денег: с одной стороны – на силовые структуры, с другой – на сомнительные с точки зрения эффективности, но демонстративные меры социальной помощи.

"Нависание" добывающего сектора над экономикой угрожает и образовательному уровню страны. Дело в том, что величина дохода в нем связана больше с уровнем налоговых ставок, таможенных пошлин и проч., а не с уровнем образования работников, поэтому стимулы к инвестициям в человеческий капитал отсутствуют. При необходимости богатые добывающие отрасли легко переманивают высококвалифицированные кадры из других сфер, поэтому снижение общего уровня образования их не беспокоит. Кроме того, добывающие отрасли, как правило, не являются наукоемкими и не требуют высококвалифицированной рабочей силы. В такой ситуации они не заинтересованы в затратах на науку – снижается и научный потенциал страны. Так формируется еще один порочный круг: помимо закрепления коррумпированной и бюрократизированной системы государственного управления устанавливается стабильное замедление НТП, вплоть до полной стагнации.

Надежды на "подтягивание" остальных отраслей к развивающимся сырьевым призрачны. Дело в том, что добыча и последующая продажа полезных ископаемых, как правило, имеет довольно высокий уровень рентабельности. Если государству не удается за счет налоговых платежей, таможенных ставок, стоимости лицензий и т.п. снизить уровень экономической прибыли добывающим предприятиям до нуля, капитал из экономики перетекает именно в них. За счет добывающих предприятий растет кредитная ставка, уменьшаются инвестиции в другие отрасли, что снижает общие темпы роста промышленности и усугубляет дисбаланс экономики. Кстати, при благоприятной мировой конъюнктуре добывающие отрасли способны удовлетворить свои потребности в капитале за счет экспортных продаж. Поэтому финансовая инфраструктура тоже не развивается, сбережения населения не трансформируются в инвестиции, да и общий объем инвестирования в экономику падает.

Конечно, богатые природные ресурсы – не абсолютное зло. Наличие сырьевых запасов может служить резервом для экономики страны в трудные времена. Но использование их в качестве стимула экономического роста – миф, что подтверждают научные исследования. И хотя фактически все механизмы отрицательного воздействия богатых природных ресурсов на экономический рост или связаны с государством, или, по крайней мере, могут им контролироваться, надеяться на разумность власти, увы, не дают реалии: эмпирические исследования показывают, что в большинстве случаев государства, обладающие существенными запасами сырьевых ресурсов, были неспособны проводить эффективную социальную и экономическую политику. Поэтому, возможно, ценам на нефть стоит упасть. Для российского кабмина это будет хорошим шансом доказать, что он имеет иные рычаги стимулирования экономического роста, кроме нефтедолларов, – или должен уйти.