Ой, что творит, хотя в летах!..

Существуют в негритянской музыке какие-то секретные вибрации, едва уловимые ритмические смещения, которые отличают ее от музыки белых. Музыка Джеймса Брауна есть те самые вибрации в чистом виде – она способна поднять из могилы мертвого. На концерте 3 июня в роли усопшего выступал Кремлевский дворец съездов.

Проблема выбора зала – давняя беда наших антрепренеров. Причин здесь несколько: от незнания исполнителя и его аудитории до элементарного желания заколотить побольше денег. Известие о том, что ураганное шоу Джей Би пройдет в Кремле, повергло поклонников "Мистера Динамита" в уныние: слабый, плывущий звук, 5-8 тысяч рэ за партер, никакой возможности для танцев. Все с ужасом ждали повторения концерта Дэвида Боуи в том же КДС, когда рок-звезда предложила людям, пришедшим туда для "галочки" и сидевшим на сверхдорогих первых рядах, поменяться местами с фанатевшей галеркой. "Элита" тогда притворилась, что не знает английского. К тому же ползли слухи, что семидесятилетний Браун уже не тот – мол, песок из дедули сыплется, а фирменные ужимки вызывают только сострадание.

Сказать, что то, что творилось на сцене, развеяло все страхи старой меломанши, – значит ничего не сказать. Да, классический сценарий концертов Джеймса Брауна с многократными приглашениями на сцену в духе "Сне-гу-ро-чка!" приобрел некую нарочитую ритуальность. Да, непременные пледы, в которые укутывали якобы падавшего без сил артиста и которые через мгновение он с ревом "I’m back!" с себя сбрасывал, выглядели бутафорски – не то, что раньше, когда рядом дежурили ассистенты с реальными кислородными подушками. Однако сам "Крестный отец музыки соул" всего этого не то что не скрывал – всячески подчеркивал, держа таким образом большую фигу в кармане.

Ведь его сила не в прыгучести и выносливости, а в организации сценического действа посредством ритмических акцентов – отмашек, выкриков и воплей (вокалом то, что он поет, можно назвать далеко не всегда). Здесь первобытная животность "Секс-машины" дает сто очков форы самым "завернутым" джазменам с их заумными размерами и сбивками.

В итоге в зал извергался непрерывный поток клокочущего, скачущего, бурлящего ритма, действие которого сам Браун когда-то характеризовал так: "I’ve got ants in my pants and I wanna dance" ("У меня муравьи заползли в штаны, и я хочу танцевать"). Две барабанных установки, перкуссионист и два басиста, как сердце аорту, накачивали зал энергией.

Муравьи с первых же тактов заползли в штаны многим, и изголодавшаяся по настоящему фанку публика бросилась к сцене. Тут началась самая настоящая битва – можно сказать, классовая борьба в действии. Свирепые охранники, пропускающие, видимо, только клакеров с цветами для Киркорова, с матерщиной бросились наперерез. Полемика была на уровне: "Не портите людям праздник, это наш день" – "В зале всем хватит места, сядьте и сидите", "Это танцевальная музыка" – "Идите на дискотеку, там и танцуйте". И, наконец: "Люди на первых рядах заплатили очень большие деньги и не хотят, чтобы им мешала всякая голь".

Интересно, что если некий идеологический "мессидж" и существует в творчестве Брауна, то он, несомненно, имеет левую окраску – "против гетто", "за социальную справедливость" и т.д. Одна его песня так и называется: "Say It Loud – I’m Black and I’m Proud" ("Скажи во весь голос: я черный, и я горд этим"). Черными в эпоху сегрегации себя чувствовали в тот вечер поклонники Джей Би, что, с одной стороны, роднило их с кумиром, но с другой – вызывало досаду.

А на сцене в тот момент счетчики напряжения давно зашкаливали. Отыграли медленные номера с сексуальными женскими подпевками, отдудели по очереди саксофоны и трубы – легендарные "J.B. horns". Запомнилось соло на трубе: Браун с маразматическими интонациями пытал трубача ("Do you love your horn?" – "Ты любишь свою трубу?"), а тот в ответ с очень серьезным видом выдавал хрипы и сопение. Апофеозом музыкальных "мускулов" стало дирижируемое Брауном коллективное камлание перкуссионистов.

После этого плотина рухнула. Все, кому было нужно, прорвались к первым рядам, дамы в вечерних платьях с гневным румянцем стали уводить своих мужей, а самые смелые – привскакивать на сидениях. Музыканты же зарядили двадцатиминутную серию "I Feel Good" – "Like a Sex Machine", и казавшийся безнадежным зал окончательно утонул в экстазе.