Саммит перезревшего альянса

Итак, "исторический" саммит НАТО в Праге позади... Семь государств Центральной и Восточной Европы (Литва, Латвия, Эстония, Словения, Словакия, Румыния и Болгария) получили официальное приглашение вступить в Североатлантический альянс (формальное их вступление состоится в мае 2004 года). Можно ли, однако, в слове "исторический" без колебаний опустить кавычки? Вовсе не в пополнении союзнических рядов новыми членами виделась главная задача форума в Праге, а в том, как накануне его открытия писала "Нью-Йорк таймс", чтобы "вывести альянс из забвения". В данном отношении тон комментариев в западной прессе не сильно изменился. Общий их смысл сводится к тому, что в качестве единственной супердержавы США могут самостоятельно, а при необходимости и без оглядки на европейских союзников разбираться со своими врагами; роль НАТО – в лучшем случае вспомогательная либо вообще никакая. Сплошь и рядом альянс не только не способен оказать в таких "разборках" существенную помощь, но, напротив, скорее сковывает свободу действий. В этом плане показательны, кстати, достаточно сдержанные формулировки той части итоговой декларации пражского саммита, где говорится о ситуации вокруг Ирака. Декларация призывает Багдад "полностью и немедленно" выполнить резолюцию 1441 Совета Безопасности ООН, однако поддержка выражается именно усилиям по линии ООН, а не возможной военной акции США. В целом, как отмечают европейские СМИ, "американцы уже поняли, что никакой нужды в НАТО нет" и "чем больше становится у НАТО членов, тем больше это единение становится просто поводом, чтобы встретиться и потрепаться".

Ненужность НАТО, во всяком случае в прежних функциях, была очевидна еще 12 лет назад – после распада Варшавского договора. Однако не менее очевидно, что при отсутствии государственных катаклизмов (вроде тех, что привели к аннигиляции противника) такая огромная бюрократическая махина ликвидирована быть не может – она уже давно трансцендентальна, самодостаточна и живет своей собственной внутренней жизнью. Все 90-е годы НАТО, как любая бюрократическая структура, пыталось доказать свою полезность, придумывая себе в изменившихся международных реалиях новые занятия. Главным из них было провозглашено "поддержание мира и стабильности на европейском континенте". В качестве "гаранта стабильности" альянс немало поспособствовал разжиганию балканского кризиса (еще до "гуманитарных бомбардировок" 1999 года, начиная с поспешного дипломатического признания Хорватии и Боснии), обеспечив себя работой по его урегулированию (вернее сказать – по консервации). Однако даже в рамках тех эгоистических задач, которые преследовал Запад, была лишь подтверждена роль Соединенных Штатов, но не полезность и эффективность самого НАТО.

Новая глобальная политика Вашингтона после 11 сентября 2001 года дает Североатлантическому альянсу (и в определенной степени Европе) шанс обрести если не собственное "я", то собственное место в "Pax America", но одновременно означает серьезное испытание на "профпригодность". Без выработки новой формулы взаимоотношений между англосаксонским союзом и континентальной Европой, равно как без кардинальной внутренней перестройки НАТО можно ожидать только постепенной деградации этого блока – тем более верной, чем более пышной с приемом новых членов будет становиться церемониальная сторона его деятельности.

По выражению генсека НАТО Джорджа Робертсона, "свободному миру сегодня угрожает коктейль самых разных опасностей". В целях противодействия этим вызовам, прежде всего со стороны международного терроризма, страны НАТО приняли в Праге новую военную концепцию. В итоговой декларации терроризм осуждается "во всех видах и проявлениях"; подчеркивается, что он "является серьезной и нарастающей угрозой для населения, сил и территории стран альянса" и союзники готовы "бороться с этим явлением столько, сколько потребуется". В подкрепление сих слов принято решение о создании к 2006 году объединенного корпуса быстрого реагирования численностью в 21 тыс. человек. Одобрен также план реформирования альянса, включая модернизацию военного потенциала. Таковую модернизацию намечено проводить по приоритетным "направлениям", за каждое из которых будет отвечать отдельная страна (на саммите утверждено соответствующее "распределение обязанностей"). Кстати, все это требует существенного увеличения военных бюджетов, на что страны ЕС идут крайне неохотно, несмотря на мощное давление США (американцы тратят на военные нужды примерно в два раза больше, чем все их европейские союзники вместе взятые).

Несмотря на принятые в Праге решения, предугадать, как и насколько успешно пойдет процесс реформирования НАТО, сейчас едва ли возможно. Не ясно, в частности, как в конечном итоге повлияет на данный процесс расширение блока и как в этой связи будут складываться отношения с Москвой. Тем не менее, в русле новых задач, которые ставит перед собой альянс, его взаимодействие с Россией наконец-то наполняется конкретным содержанием. В Праге прошло очередное заседание Совета Россия – НАТО в формате "двадцатки" (где каждая страна участвует в своем "национальном", а не "блоковом" качестве). За полгода работы Совета можно отметить заметные подвижки в таких областях сотрудничества как борьба с терроризмом, гражданское планирование в чрезвычайных ситуациях (к примеру, в сентябре прошли совместные учения по противодействию терактам с применением химического оружия), адаптация вооруженных сил России и НАТО для совместного противостояния угрозам безопасности, обеспечение оперативной совместимости систем противоракетной обороны театра военных действий, поддержание режима нераспространения оружия массового поражения, миротворческие операции, поисково-спасательная деятельность.

В отличие от настроений, превалирующих в российском обществе (выходка национал-большевиков, "угостивших" Робертсона помидорами, в этом смысле симптоматична), официальный Кремль ныне не склонен драматизировать ситуацию, складывающуюся в связи с расширением НАТО и вхождением в его состав прибалтийских республик. Правда, это по-прежнему характеризуется как ошибка или, используя более мягкую оценку Владимира Путина на совместной с Джорджем Бушем пресс-конференции в Царском селе, как "решение, которое не вызвано необходимостью". Однако, по заявлению министра обороны Сергея Иванова, теперь "Россия спокойно относится к процессу расширения НАТО, поскольку она не является членом этой организации и не собирается в нее вступать". Заявление в высшей степени любопытное, ибо раньше Россия относилась к этому "неспокойно" как раз потому, что "не член"; еще полтора года назад в Любляне российский президент говорил: "Мы в альянс не входим, и нас туда не зовут, однако НАТО приближается к нашим границам – спрашивается: зачем?". С тех пор акценты поменялись. По словам того же Сергея Иванова, в присоединении прибалтийских государств к НАТО Россию беспокоит только один момент: эти страны не подписали Договор об обычных вооруженных силах в Европе (ДОВСЕ), а стало быть, образуется некая "серая зона", в которой НАТО в принципе может разместить столько оружия, сколько захочет.

Т.н. адаптированный ДОВСЕ (новая версия договора принята три года назад с учетом произошедших после 1990 года военно-политических изменений на континенте) открыт для присоединения других стран, но лишь после его ратификации всеми нынешними участниками. В то же время страны НАТО увязывают ратификацию адаптированного Договора с выводом российских баз из Молдавии и Грузии. В Праге глава российского МИД Игорь Иванов в довольно жесткой форме призвал западных партнеров ускорить ратификацию, однако разногласия в этом вопросе остаются.

Конечно, проблема "фланговых ограничений" вооруженных сил имеет принципиальное значение, только если руководствоваться прежней "окопной" логикой. Если же есть твердое намерение строить отношения квазисоюзнического типа, все это не так важно и обо всем можно договориться. Но вот насколько декларируемые намерения выражают действительную политическую волю – это все еще вопрос. На пражском саммите было официально заявлено, что решение о приеме в Североатлантический альянс новых членов никоим образом не направлено против России. По утверждению Робертсона, расширение блока "не скажется на интересах России в области национальной безопасности", более того, "членство новых стран в НАТО создаст широкую зону стабильности в центре европейского континента", и это, мол, "должно быть хорошей новостью для Москвы". Робертсон даже выдвинул эффектную формулу: "Если раньше Россия была для Запада частью проблемы, то теперь она – часть решения". Однако все эти заявления, как и заверения американского президента, данные Путину в Царском селе, понятное дело, носят дежурный и ни к чему не обязывающий характер. Вполне логично поэтому, что после заседания "двадцатки" Игорь Иванов не преминул подчеркнуть: наши отношения с НАТО будут зависеть от того, каким образом будет трансформироваться эта организация. "Мы готовы к углублению отношений с НАТО, – сказал Путин после встречи с Бушем. Но тут же добавил: – Если это не будет противоречить нашим национальным интересам".

Все же есть достаточно оснований надеяться, что отношения подлинного партнерства между США и Россией, Россией и НАТО будут набирать обороты (хотя на "втором этаже" государственно-политической машины людей с реликтовым мышлением хватает как с одной, так и с другой стороны). В таком случае рассуждения в терминах "приближения военной угрозы к российским границам" окончательно потеряют смысл. В конечном счете, дело не в военных угрозах. Триста лет цивилизационный разлом между Россией и Западом геополитически выражался в существовании "промежуточного" пространства, разделенного меняющей время от времени свою конфигурацию границей "зон влияния". Максимально на запад эта граница была сдвинута после Второй мировой войны; по итогам войны "холодной" она оказалась максимально сдвинутой на восток. (В данной связи уместно привести высказывание президента Чехии Вацлава Гавела о существовании "логических ограничений" расширения НАТО, поскольку не следует выходить за пределы "очень специфической сферы цивилизаций, которую принято называть Западом".)

Нынешние свои очертания такая граница приняла не в 2002-м, а в 1989-1991 годах. Форум в Праге лишь окончательно оформил де-юре то, что давно сложилось де-факто. В этом смысле он не принес для России ничего нового и, таким образом, не имеет для нее никакого значения.