Иосиф Сталин на тропе войны с "голубыми"

15 сентября над входными дверями отечественных гей-клубов следовало бы вывесить их радужные флаги с траурными ленточками. 70 лет назад однополая любовь, или флирт, или симпатии, или просто физиологическое удовлетворение друг с другом сексуальных нужд лицами, по паспорту не являющимися женщинами (короче, "голубые" лучше знают, что между ними происходит) стала в советской стране подвергаться репрессиям. Началось с того, что Генрих Ягода сообщил "отцу народов" о раскрытии в обеих столицах пролетарского государства контрреволюционного заговора "общества педерастов", по которому были арестованы 130 человек. После облавы и первых допросов в докладной записке Сталину заместитель председателя ОГПУ сообщил о выявлении и пресечении деятельности нескольких групп, которые занимались "созданием сети салонов, очагов, притонов, групп и других организованных формирований педерастов с дальнейшим превращением этих объединений в прямые шпионские ячейки". Там же было сказано, что вполне объяснимая "кастовая замкнутость" этих людей помогала крепко держать конспирацию, нужную для реализации их контрреволюционных целей. Причем, следуя логике Ягоды, пути достижения этих целей были хорошо продуманными: коль скоро пережившая гражданскую войну и нэп держава с властью победившего гегемона уже успела смириться или сродниться, начинать надо было с умов молодого поколения. Рабочую молодежь обволакивали "голубой" мечтой о свободе от всех и всяческих правил и потом уже разлагали политически. Могло быть и иначе: замкнутые клубы гомосексуалистов могли являться ширмой, способом отсечь лишний комиссарский интерес, а внутри вовсе гей-клубами и не быть. Цель ведь не только оправдывает средства, а, если вспомнить правильный перевод этой французской пословицы, еще ее и "прощает" (Le but pardonne les moyens). А значит, даже стопроцентный любитель женщин, входящий в тайную организацию заговорщиков, мог бы во имя высокой идеи стерпеть насмешки над своей не очень почетной "голубой" маской. Ведь переменись судьба страны, окраску сменить на природную было бы не так уж и трудно, победителей-то не судят. И даже не осуждают.

Вникал ли Сталин во всю эту палитру оттенков и вариантов? Трудно судить. На полном сексуальной и всякой прочей бдительности письме Ягоды он собственную рукой начертал резолюцию следующего содержания: "Надо примерно наказать мерзавцев, а в законодательство ввести соответствующее руководящее постановление". Не смея разбираться, кого именно вождь осчастливил ругательством – "извращенцев", "контру" или "извращенную контру", – ОГПУ на всякий случай решило вдарить по всем сразу. Буквально через три месяца Ягода направил в Кремль отчет о проделанной работе: "Ликвидируя за последнее время объединения педерастов в Москве и Ленинграде, ОГПУ установило: 1. Существование салонов и притонов, где устраивались оргии. 2. Педерасты занимались вербовкой и совращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев. Закона, по которому можно было бы преследовать педерастов в уголовном порядке, у нас нет. Полагал бы необходимым издать соответствующий закон об уголовной ответственности за педерастию".

Единственным членом Политбюро, отважившимся выступить по этому поводу с особым мнением, был всероссийский староста Калинин, который счел более целесообразным "не издавать закон, а осуждать этих... во внесудебном порядке по линии ОГПУ". Самым жизненным правилом тогдашней системы принятия решений в высшем эшелоне власти было уже ставшее мрачным анекдотом "Кто "за" – прошу опустить руки и отойти от стенки". Но "особое мнение" Калинина вопреки обыкновению уважили – дела гомосексуалистов, как писал большой специалист по этим вопросам академик РАН Игорь Кон, "стали рассматриваться ОГПУ тайно и во внесудебном порядке". Почему? Да потому, что это было потрясающе удобно. Товарищ Калинин попал в яблочко. Использовать для нейтрализации инакомыслящих психиатрию, как во времена позднего социализма, еще не додумались. А желание оградить среднестатистического советского человека с его рабоче-крестьянской анкетой и традиционными семейными ценностями "от мерзости" хорошо подходило для повода объявить такие процессы закрытыми. Что на них на самом деле происходило – другой вопрос. Но когда благообразного профессора или розовощекого поэта вдруг арестовывали без особых причин, объяснение всезнающего дворника, типа "а он педераст был", легко и непринужденно снимало у соседей зуд судачить и думать, за какие же грехи их забрали на самом деле и что вообще происходит в стране.

Больше трех не собираться... Чем могут заниматься мужчины на кухне или в каком-нибудь сарае, если к празднику своему не приглашают ни комиссаров, ни жен? В Петрограде однажды прошел процесс над группой военных моряков, которые собирались на частной квартире, и в качестве эксперта обвинения на нем пришлось выступать известному психиатру Владимиру Бехтереву. Но это было потом. Справедливости ради нужно сказать, что Ягода в тот черный для всех советских гомосексуалистов день не только подобрал золотое объяснение, а точнее, "голубую вуаль" для облав и чисток, но и на самом деле раскрыл антисоветский заговор. В истории Наркомата иностранных дел есть упоминание о событиях, которые были "первым крупным мероприятием по проверке эффективности и чрезвычайной актуальности закона о борьбе с педерастией", принятого по горячим следам 7 марта 1934 года. Это была статья 121 Уголовного кодекса РСФСР, согласно которой мужеложство каралось лишением свободы на срок до 5 лет, а "в случае применения физического насилия или его угроз, или в отношении несовершеннолетнего, или с использованием зависимого положения потерпевшего – до 8 лет". Одним из первых по ней "пошел" видный дипломат того времени, один из соратников Чичерина, заведующий протокольной частью НКИД Дмитрий Флоринский. Уже в ходе следствия он подал заявление в коллегию ОГПУ, в котором признался в работе "в 1918 году платным немецким шпионом, будучи завербованным секретарем германского посольства в Стокгольме". Что-то до боли знакомое, не правда ли? Аналогичные признания подписывали и видные военачальники гражданской войны, и ученые, а еще раньше – попавшие в лапы инквизиции по навету завистливой соседки женщины средневековья, которым легче было признаться в колдовстве, нежели терпеть дыбу или пытку "испанским сапогом". И все же удобное прикрытие процессов над педерастами началось с другого эпизода, мало кому известного.

В 30-е годы в СССР по рукам в списках ходило анонимное письмо "старого большевика", где речь как раз и шла о первом случае успешной войны ОГПУ за половое здоровье советского народа и одновременно с контрреволюцией. Высланный из страны еще в 1922-м Борис Николаевский поведал, как "большой шум произошел в результате расследования проникновения немецкой пропаганды на Украину, в частности, того, что впоследствии получило название "гомосексуального заговора". Помощник германского военного атташе сумел проникнуть в круги гомосексуалистов в Москве и под прикрытием их "организации" приступил к созданию широкой сети для пропаганды национал-социалистских идей. Филиалы этой организации появились в Ленинграде, Харькове, Киеве и других городах. В ней состоял ряд представителей артистических и литературных кругов. Такие связи использовались немцами не только для получения информации военного характера, но и для раскола в правительственных и партийных кругах. Цели этих заговорщиков заходили так далеко, что руководители Советского Союза были вынуждены вмешаться". Вот как раз об этом заговоре и шла речь в письме Ягоды о преступных кознях "общества педерастов". А дальше, если обратиться к советской хронике, тема была широко подхвачена правильной партийной линией.

В 1936 г. нарком юстиции Николай Крыленко рассудил, что гомосексуализм – это "продукт разложения эксплуататорских классов, которые не знают, что делать. В нашей среде, среди трудящихся, которые стоят на точке зрения нормальных отношений между полами, которые строят свое общество на здоровых принципах, нам господчиков такого рода не надо". В какой-то степени такая жесткость тогда была объяснима. Демографическая ситуация после гражданской войны, когда убивали не за голубой, а за красный и белый цвета, довела страну до тяжелой стадии трудностей воспроизводства человеческого материала. А новой власти требовалось пополнять ряды морально и физически крепких рабочих, колхозников и трудовой интеллигенции. Им-то всем, в отличие от богемы начала столетия, не нужно было объяснять, что содомский грех в крестьянской общине карался избиением камнями насмерть. Эти едва оторвавшиеся от сохи кадры новой страны считали непримиримое отношение к педерастам единственно правильным и справедливым. И конечно, они не могли знать, что некоторые "извращенцы" могут быть во всем остальном, что не касается их интимных пристрастий, достойными восхищения, как композитор Петр Чайковский или художник-маринист Айвазовский.

Тем временем соцреализм расправился с "культурным извращением" – кубизмом и взялся вбивать бетонные сваи в институт советской семьи. В 1926 г. новый Кодекс о браке и семье потребовал регистрировать браки, а через 10 лет были запрещены аборты, дескать, даже нежеланные для родителей новые рты государство худо-бедно прокормит и воспитает как надо. К этому моменту страсти и желания "голубых" любовников уже в обязательном порядке рассматривались как уголовно наказуемое социальное и моральное извращение. А между тем, еще в 20-е годы все та же советская медицина считала это особым заболеванием, а вслед за ней и юристы толковали однополые симпатии несколько иначе: "Понимая неправильность развития гомосексуализма, общество не может возлагать вину за нее на носителя этих особенностей". Посему предлагалось относится к "голубым" как к специальной породе инвалидов и содействовать тому, чтобы "отчужденность, свойственная им, рассосалась в новом коллективе". Понятно, что установка на перевоспитание, при всей ее видимой гуманности, вряд ли бы сработала. Причем не важно, в каком коллективе. Позже, уже после введения жестких правил по предотвращению "непроизводительного расходования биологического ресурса нации", даже в лагере или колонии строгого режима осужденный по 121-й статье вряд ли смог бы перековаться до такой степени, чтобы захотеть прикоснуться к женщине с целью секса. (Это если обвинение было справедливым, а не прикрывало иные, политические грехи.)

Нуждаясь в политически грамотных и морально устойчивых против любой скверны рабочих руках, советская власть во имя рождаемости поставила представителей сексуальных меньшинств вне закона. С этой точки зрения цель тоже оправдывала средства. Максим Горький в 30-х дал идеологическое обоснование этой установки на страницах "Правды": "В стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуем".

И все-таки, приучив в конце концов своими действенными мерами общество нового типа шарахаться в ужасе даже от мысли о том, что возможно нечто иное, кроме печати в паспорте, и тем более от нетрадиционной любви, родоначальник охоты за "голубыми" Генрих Ягода в 1933 г. целил в иные "отклонения". Великая чистка началась после убийства Кирова, и в городе на Неве педерастов арестовали всех и в одну ночь – это было бы невозможно сделать, не сиди они все заранее на карандаше. При этом из всех потенциально склонных к содомскому греху не тронули только артистов балета – видимо потому, что они, в отличие от писателей и дипломатов, работающих головой, не так опасны, а оставлять Ленинград без революционного балета было бы стыдно перед Европой.

В то тревожное время внести свою лепту в упорядочение борьбы с "голубыми" осмелился английский коммунист, корреспондент газеты Moscow News Гарри Уайт. В письме на имя Сталина, датированном маем 1934 г., он счел справедливым уголовно преследовать тех педерастов, которые ими стали в силу "своей извращенности... Это представители буржуазии, которые пресытились всеми видами наслаждений, доступных в пределах половых отношений с женщинами". Наказывать он считал нужным и тех, кто ступил на путь порока по бедности: "В результате материальной нужды эти люди вынуждены... поскольку не могут жениться или обратиться к проституткам". Однако Уайт вступился за тех, кто гомосексуалистом является от природы: люди этого типа, писал он "существуют в равных пропорциях во всех классах общества и составляют примерно 2%. Если принять эту пропорцию, выйдет что в СССР их около 2 миллионов, среди них имеются наверняка и такие, что оказывают помощь социалистическому строительству, и неужели возможно подвергнуть заключению такое большое количество людей!".

По 121 статье до ее отмены Верховным Советом России в апреле 1993 г. прошли, по данным Минюста, примерно 60 тыс. человек (только в одном перестроечном 1989 г. – 538). А на письме Уайта, прежде чем выслать его на родину, "отец народов" написал: "В архив. Идиот и дегенерат. И.Сталин". Англичанин так и не понял, что не в "голубых" все дело... Это сегодня, когда сексуальным меньшинствам позволено жить как умеют, можно рассуждать о том, что травить их за отличие от нормы – все равно что вешать ярлык уголовника на одноногого или на члена общества слепых. Но даже просвещенный Запад пришел к пониманию этого не сразу. После соответствующих заседаний Суда по правам человека в Страсбурге и профильного комитета ООН уголовное преследование "голубой" и "розовой" любви было отменено в 1977 г. в Испании, а в Австралии – и вовсе в 1995-м, т.е. на два года позже, чем у нас.