Пелевин как капитан Лебядкин

Году этак в 1992-м мы с товарищем по перу решили издавать свой журнал (а кто тогда не начинал издавать свой журнал?). Выпустили, как водится, один номер, и на том дело закончилось. Но за время подготовки первого номера я прочитал несколько десятков рукописей, среди которых попадались опусы и некогда модного Игоря Яркевича, и модного по сию пору Виктора Пелевина. Справедливости ради надо сказать, что Яркевич писал побойчее, пограмотнее, да и попросту поинтереснее. Пелевинский "Синий фонарь" и "Вести из Непала" представились мне тогда относительно забавными анекдотами, но написанными дурным русским языком и совершенно безо всякого чувства ритма. Так пишут обыкновенно кандидаты технических наук, возомнившие себя Писателями Земли Русской. Я тогда вызвался привести рассказики в божеский вид и опубликовать, в качестве некоего жеста плюрализма, рядом с насквозь филологичным, хотя и насквозь ущербным Яркевичем. Но журнал, не дождавшись второго номера, почил в бозе.

Спустя пару лет сборник Пелевина "Синий фонарь" получил "Малого Букера", и я счел, что жюри проявило хоть и не вполне оправданное, но все же похвальное стремление, дав, так сказать, молодому писателю карт-бланш.

А еще какое-то время спустя, работая в "Независимой газете", я опубликовал отклик на пелевинский роман "Жизнь насекомых". Там уже было не до шуток: то, что в рассказах было компактным анекдотом, пусть и с буддийским душком, в романе представало этаким раздутым анекдотищем, чтением с энной страницы безнадежно скучным и предсказуемым. "Жизнь насекомых" напоминала (и я об этом написал) наши юношеские литературные упражнения в составлении историй, мы их называли буриме, – когда несколько человек начинают каждый свой рассказ, потом меняются бумажками и продолжают начатое партнером. И так – пока не наскучит. Забавным в этих буриме было смешение стилей и повороты сюжета, то, как каждый из участников гнул свою литературную линию. В остальном же – никакого литературного интереса эти опусы не представляли.

Ровно также никакого интереса, кроме разве что поверхностной пропаганды основ буддизма, не представляли и не представляют пелевинские тексты. Причем "Жизнь насекомых" была более или менее удачной пропагандой, поскольку в ней Пелевин особенно не лез в малодоступные ему буддийские дебри, а брал этак по верхам, местами весело и местами легко. Такая была развлекуха для юношей и девушек эпохи раннего ельцинизма.

Забавно, что после публикации той моей статьи (я назвал ее "Жизнь босиком", намекая на милые детские хвори), Пелевин заявился в редакцию и всерьез спросил меня, надо ли так думать, что я разругал его роман? Я отвечал: думай, как хочешь. Он еще сделал ногами несколько каратистских пассов, стоя посреди комнаты. Думаю, с тем, чтобы меня попугать...

Каждый следующий после "Жизни насекомых" опус Пелевина был хуже (если такое возможно) предыдущего. Сюжет разваливался к пятидесятой странице, "буддизм" не прибавлял во внятности, язык оставался языком каламбуров из КВНов, в которые играют студенты политехнических институтов. Однако молодежь хавала Пелевина на ура. Что, в принципе, не удивительно, поскольку ни один по-русски пишущий автор вплоть до сегодняшнего дня не может дать никакой внятной идеологической "подстилки" по-русски мыслящей молодежи. Подстилок эстетических – сколько угодно, от Сорокина до Шишкина. А вот так, чтобы "оторваться по полной" – никто. Ну, разве что переводы – Мураками там, да прочие Уэльбеки. Пелевин же корявой рукой застолбил этот участок, и почти все (я имею в виду литературный мир) – то ли по лени, то ли по недомыслию – это проглотили.

О, как же не правы ругатели "ДПП" (то бишь "Диалектики переходного периода")! Не правы потому, что именно этим новым романом Пелевин, наконец, занял свое законное место в паноптикуме русской литературы: место капитана Лебядкина. В "ДПП" проявился во всю свою мощь неистребимый дух Пелевина-графомана. Он сочинил нечто такое, что может по своей графоманской сути сравниться с бессмертными виршами героя "Бесов" Игната Лебядкина. Не вполне прав Андрей Немзер, сравнивая в своей колонке во "Времени новостей" Пелевина с другим, но уже настоящим, русским графоманом – графом Хвостовым. Тот был хоть и плодовит, но вполне безобиден, тогда как от Пелевина просто некуда деться. Вот и я прекрасно сознаю, что лью воду на пелевинскую мельницу, поскольку антиреклама, говорят, куда действеннее рекламы просто.

Что же почерпнут из "ДПП" те несчастные добросовестные читатели, которые привыкли дочитывать книги до конца?
1) Десяток каламбуров. Это раз.
2) Погружение в анальные комплексы автора. Все эти фекальные: Сракандеев, Насратулла, Мердашвили... Плюс издевательство над издательством "Вагриус" – тем самым, в котором выходили все предыдущие книги сочинителя: один герой извращенно насилует другого, по кличке "ослик". А ослик, как известно, – эмблема "Вагриуса". Впрочем, издательство в данном случае не жалко: надо было в свое время в стремлении потрафить молодежи проявить побольше вкуса... Итак, анальные комплексы – это два.
3) То, что Путь (Дао) непознаваем. Это три.

Но:
1) Каламбуры – это КВН, а не литература.
2) Анальные комплексы Пелевина интересны только ему, а также его родным и близким.
3) О непознаваемости Пути мы подозревали задолго до "ДПП", и из более надежных источников. (Тут, кстати, надо бы напомнить, что Пелевин в период своего четырехлетнего молчания вовсе не торчал в буддийских монастырях, как об этом с придыханием говорили его поклонники, а, по его же собственному свидетельству, вел вполне обычную мирскую жизнь, со всеми ее удовольствиями).

И все-таки, к неудовольствию поклонников сочинителя, следует отметить, что до капитана Лебядкина ему надо еще расти. Любопытно, что в виршах Игната как в зародыше заложены сюжетные ходы пелевинских книг. "Любви пылающей граната разорвалась в груди Игната" – разве ж не напоминает резиновый фаллос, разорвавшийся в руках Сракандеева? А "Жил на свете таракан, таракан от детства, и потом попал в стакан, полный мухоедства" – разве же это не буддийский сюжетный ход для всех почитай пелевинских героев?

А почему реальному Пелевину надо расти до придуманного Достоевским Лебядкина? – спросите вы. Да потому, что Лебядкин писал коротко. Раз – и всё. Удивишься, возмутишься, плюнешь и забудешь. А Пелевина объемом в 350 страниц тиражируют в 150 тыс. экземпляров. Поистине, Дао – непознаваем.

P.S. Неплохо бы было литературному сообществу подумать, а бизнес-сообществу – учредить премию им. капитана Лебядкина. То-то было б весело. И не слишком накладно.