Путин поставил вертикаль "в ружье"

Вмененные обществу президентом Владимиром Путиным изменения, затрагивающие основы политического строя страны, уже названы некоторыми экспертами новой "перестройкой". О "революционности" предложенных мер говорят практически единодушно. Предельно сжато, не тратя больше одного абзаца речи на тезисы, каждый из которых, по сути, в корне меняет ситуацию в стране, Владимир Путин не предложил – известил ветви власти о том, что все теперь будут жить по-новому. Видимо, нарочитой лаконичностью президент подчеркнул, что расширенное заседание кабмина – военный совет, где он выступает в роли Верховного главнокомандующего, отдающего приказы своим подчиненным. По лицам подчиненных было видно, что приказам они готовы подчиниться. Однако подчиниться приказу и суметь его выполнить – в России не одно и то же.

В основу концептуальных пертурбаций была положена трагедия в Беслане. Никто сегодня не задается вопросом, что случилось бы, не будь такого ужасающего по своим последствиям теракта, если бы не были так очевидны чудовищные просчеты спецслужб. Беслан стал для России тем Апокалипсисом, каким ровно три года стала для США участь двух башен ВТЦ. Такие катастрофы на медицинском языке именуются "обширным ушибом организма". Государственный организм нуждался в лечении и без этого, но после Беслана стало слишком очевидно: медлить больше нельзя.

Речь президента, при всей своей информативности, оставляет массу вопросов. Вообще, следует признать, что даже в момент наивысшей мобилизации власти в ее общественном выражении проскальзывают одни и те же черты: туманность, половинчатость, непоследовательность. Это относится и ко вчерашнему выступлению Путина. Президент подчинил предлагаемые им меры "обеспечению единства страны, укреплению государственных структур и доверия к власти, обеспечению эффективной системы внутренней безопасности". При всей своей неоднозначности, тезисы об отмене прямых выборов глав субъектов Федерации и мажоритарной системы в целом соответствуют масштабу указанных задач. Вместе с тем, кадровые "оповещения" в формате данного заседания – особенно попытка в очередной раз трудоустроить провалившего работу на Северном Кавказе Владимира Яковлева, – не выглядели, что называется, "мерой" с большой буквой. Ряд предложений отличались неясностью, граничащей с прожектерством. Самый загадочный пассаж – об Общественной палате. Любопытна сама его редакция: "Считаю продуманной идею образования Общественной палаты как площадки для широкого диалога". Если темы прямого назначения губернаторов или отмены мажоритарной системы в какой-то степени были предметом обсуждения в обществе, то абсолютно новая и неизвестно кем "продуманная" идея палаты – с неясными статусом, членством и положением в вертикальной жерди – стала чистейшей воды "ноу-хау" администрации президента, поставившей задачу любым способом уйти об общепринятых процедур контроля над деятельностью чиновников, подменив их марионеточными "советами" или "комиссиями по расследованию" из числа зависящих от самой власти чиновников.

Что касается радикальных мер, предложенных вчера президентом, то их обоснованность трагедией в Беслане довольно условна. Конечно, назначение глав регионов, а не их выборность, в значительной степени централизует страну. Споры о том, хорошо ли это в таком государстве, как Россия, бушуют не первый год, и начались они задолго до того, как мы узнали об "Аль-Каэде". Отмена мажоритарной системы (которая, по мысли инициаторов, должна обязательно привести к созданию общенациональных партий), на первый взгляд, вообще плохо сопрягается с "механизмами, укрепляющими государство" и, тем паче – с комплексом мер по борьбе с терроризмом. С тем же основанием можно издать директиву в обязательном порядке голосовать, убирать за собой мусор и повышать производительность труда – при известной ловкости, от этого тоже можно перекинуть мостик к противодействию террору. На что невозможно не обратить внимание: самые радикальные меры, как то: назначение губернаторов и отмена мажоритарки – планировали давно. Просто озвучить их с убеждением в голосе на самом высоком уровне ситуация позволила только теперь. В этом – главная неприятность. Оба предложения, конечно, неоднозначны, в них содержатся и плюсы, и минусы. Однако "антитеррористический" гарнир, в котором они поданы обществу, поневоле заставляет сомневаться в искренности власти.

В словах президента о необходимости единства страны можно усмотреть и предвидение объективной опасности нового межнационального конфликта (на том же Северном Кавказе), а можно – и намек на новый курс по унификации страны, отход от федерализма. С введением практики назначения глав регионов процесс превращения субъектов в губернии дореволюционного образца – с начальствующими в них генерал-губернаторами, определенными на должность высочайшим рескриптом, – можно было бы счесть начавшимся. Настоящей дискуссии о преимуществах унитарного государства или об его издержках в новой России не было. В любом случае, область федеративных отношений – деликатная сфера, и их перелицовка – вопрос не сиюминутных действий.

В связи с этим, возникает самый главный вопрос, ответ на который в речи президента найти невозможно: являются ли предложенные меры (кроме кадровых, само собой) конъюнктурными, временными, если угодно, тактическими, либо Россия в очередной раз выбирает магистральную дорогу. Понятно желание после столь трагических событий взять за образец США, серьезно пересмотревшие всю концепцию безопасности страны. Однако России сегодня предложено переформатировать и политическое устройство страны, которое, как выясняется, является препятствием на пути эффективной борьбы с террором. В антикризисной системе управления, о которой говорит президент, нет менеджмента. Есть военная субординация, которая кого-то восхитит, кого-то испугает. Вопрос – может ли она помочь.