Лев Дуров: Блеск "звезд" быстро разочаровывает

Максим Редин: Лев Константинович, как вы вышли на пьесу Жеребцова?

Лев Дуров: Пьесы всегда попадают случайно. Я просто увидел очень хороший спектакль в "Табакерке" – "Солдатики" называется. Фамилия автора как-то запала мне в память, и когда кто-то сказал, что есть еще одна пьеса, я сразу попросил ее достать. Потом я позвонил ему и сказал, что пьеса мне очень понравилась и если он не возражает, я буду ставить. Он не возражал.

М.Р.: Чем она вам понравилась?

Л.Д.: Она очень интересна своей интригой. До последней страницы никто не может отгадать, чем это все закончится. Потом это про театр, про актеров. И в нашем жестоком мире, в нашей жесткой жизни люди часто вынуждены идти на компромиссы или сами должны проявляться довольно жестко. Постепенно это приводит к ожесточению и становится общим заболеванием. Агрессивность становится привычной: мы не терпим человека, если он до нас дотронулся в троллейбусе, подростки сжигают кнопки в лифтах или ломают телефоны. А у кого-то есть бабушка, и если у нее будет инфаркт, никто ей не сможет помочь... Мы никогда над этим не задумываемся, агрессивность становится привычкой. То же самое и в пьесе: актеры идут на компромисс и занимаются не совсем благородным делом. Но мне не захотелось, чтобы финал провисал, был таким как у автора. Я договорился с драматургом, что у нас будет несколько другой конец, в котором будет реабилитация актерского клана. Я думаю, что в конечном итоге, пусть даже в одном человеке, но восторжествует добро, а не агрессия. Может я иллюзорно размышляю, по крайней мере мне бы хотелось, чтобы было так. Ведь недаром перед смертью люди каются, не даром священник приходит: человеку нужно облегчение. Когда мы в жизни совершаем что-то неблагородное, когда даже случайно обижаем кого-то, эти шрамы просто так не зарубцовываются. И человеку необходимо избавиться от того греха, который на душе лежит.

М.Р.: В каком ключе вы решаете спектакль: в чисто драматическом или, может быть, сатирическом? Пьеса допускает разные прочтения.

Л.Д.: Нет-нет, в чисто драматическом. Но там есть такая штука, что в конце пьесы оказывается, что все это был спектакль, но публика-то не догадывается об этом.

М.Р.: Как бы вы определили жанр пьесы?

Л.Д.: Жанр я не могу определить, это очень трудно.

М.Р.: На что делается ставка в спектакле? На слово, на актера, на спецэффекты?

Л.Д.: Вы понимаете, театр есть театр. У нас будет совершенно неожиданный финал – очень театральный, все превращается в театральную фантасмагорию: девочки начинают крутить пируэты, читаются монологи из несыгранных ролей, выезжает колесница, на которой тоже стоит колесница, а сзади идет изображение итальянской оперы. Торжествует в конце концов не зло, а лицедейство. Получается такой театральный праздник.

М.Р.: Когда я прочитал пьесу, мне показалось, что в ней много того, что мы иногда называем словом "чернуха".

Л.Д.: Нет! Я специально такой финал придумал, чтобы там чернухи не было.

М.Р. В спектакле заняты актеры только Театра на Малой Бронной?

Л.Д.: Да.

М.Р.: А артистов со стороны вы не собираетесь приглашать? Так практикуют во многих театрах, в МХТ, например...

Л.Д.: Сейчас в один спектакль мы пригласили Амалию Гольданскую. А вообще у нас такой практики не было, но я ее не исключал как главный режиссер и говорил, что если возникнет такая необходимость, то я, конечно, к кому-то из так называемых звезд обращусь. Не люблю я этого слова... звезды – на небе, а мы все по земле ходим. Но если какой-то популярный артист потребуется, то я, конечно, обращусь к нему. Другое дело, что они все сейчас заняты. И я знаю наверняка – будут подводить. Но если возникнет такая потребность, я оставляю за собой такое право и перед дирекцией, и перед труппой.

М.Р. А чем может быть вызвана такая необходимость?

Л.Д.: Это чисто кассовый момент. Конечно, и творческий, потому что может просто не быть артиста на какое-то амплуа. А вы сами понимаете, что распределение ролей – это 80% успеха. Если неправильно распределил, то спектакль умирает от инфаркта. А есть спектакли которые живут по 10, 20, 30 лет. Так и с моими постановками бывало. Вот "Занавески", например. Все думали, что он пройдет сезон, а он шел 11 лет. "Жиды города Питера" я поставил в 1991 году. Тоже тогда все говорили – "да, это ладно... однодневка", а он до сих пор идет и до сих пор актуален, к сожалению. "Дон Жуан", "Отелло". А вот легендарные "Три сестры" шли ровно 33 спектакля, как жизнь Христа. Фурцева запретила его. Я однажды видел передачу, где Екатерина Алексеевна была показана просто как ангел во плоти. А на самом деле она ведь трагическая фигура, от нее много не зависело, она подчинялась Политбюро, и, конечно, там диктовали свое. Она многим помогала, "Современнику", например, а нас наоборот – закрыла.

М.Р.: Как вы строите репертуарную политику?

Л.Д.: Я наметил пригласить двух молодых режиссеров и не давать им никаких рекомендаций. Сказал им: "Приходите с пьесой, и ни одного актера не рекомендую вам, выбирайте сами и ставьте!". Недавно я выпустил четыре совершенно разных по стилистике спектакля, во всех них актеры оказались очень состоятельными. Легко переходили из жанра в жанр. Вот это меня очень порадовало. Хотя спектакли и по художественному уровню тоже оказались разными.

М.Р.: А какие-нибудь классические пьесы в планах есть?

Л.Д.: Я вот сейчас думаю, почему не состоялось во МХАТе "Горячее сердце". Даже понять не могу, как эта пьеса может не состояться, когда там есть такие актеры. Для меня это загадка. Может быть, там было какое-то неправильное решение. Решение, оно вообще необходимо. Вот, например, Островского часто ставят как социального драматурга. Я думаю, что это большая ошибка. Я ставил "Лес" не как "лес – помещичья усадьба", а как "лес страстей". Гурмыжская – это трагическая фигура, женщина, которая уходит в возраст, хочет быть женщиной и поэтому хватается за гимназиста – этого троглодита современного. И есть в пьесе такая университетская пара – Ромео и Джульетта, Аксюша и Петр. А папа самодур. А сколько у нас сейчас самодуров? Сколько родителей портят жизнь детям? Я знаю и в своей среде, как родители отравляли детям жизнь: "Нет, она тебе не подходит...", или: "Он тебе не подходит". Родители вмешивались в жизнь детей, а потом те начинали их за это ненавидеть, родители становились несчастными из-за того, что их ненавидят дети, и т.д. – это такая извечная проблема, которая касается всех, каждой семьи. Спектакль по пьесе "Дети Ванюшина" я так и назвал "Дети?!". Как хотите, так и думайте. Одна актриса, посмотрев этот спектакль, пришла вся зареванная и сказала: "Это должна посмотреть каждая семья, потому что это касается каждого человека".

Родить гармонию в семье очень трудно, но мне повезло. У нас всегда была очень гармоничная семья, я не помню ни одного скандала, не помню слова "деньги". Так и теперь в моей семье нет этих вопросов. Нет выяснения отношений. Мне говорят: "Да ладно!" и не верят. Никто не знает, сколько я зарабатываю, никто у меня не носит никаких колец, сережек, потому что не принято, потому что совершенно другой стиль. И внуки мои такие же. Внучка вот взяла и уехала в Абакан на три года, работала там в кукольном театре. Муж ее сейчас приехал сюда учиться, и она с ним. Может быть, когда он закончит ГИТИС, они опять уедут в Абакан – я не знаю, но я не буду этому препятствовать. Она мне говорит: "Вы не знаете, в каком ужасающем городе, вы живете! А Абакан – прелестный город!" Вот и все, я затыкаюсь... (смеется)

М.Р.: Как вы считаете, что манит сейчас зрителей в театр?

Л.Д.: Сейчас к сожалению, а может и к счастью, привлекают актерские имена. Было время, когда ходили "на режиссера" – "на Любимова, "на Эфроса", "на Ефремова". Времена меняются, сейчас ходят на фамилии актеров. Я это знаю в том числе по гастролям по России. Но тут уж ничего не поделаешь. Один и тот же актер второй раз уже не нужен. Люди говорят: "А мы его уже видели". И дело не в том, что актер разочаровал. Хотя я знаю, что многие антрепризные спектакли очень сильно разочаровывают, и коллеги, которые в них участвуют, разочаровывают. Они должны понимать, что несут ответственность, несут не только за себя, а что они оставляют за собой очень неприятный шлейф. И публика начинает не доверять. А вот такое недоверие – ужасно. Я надеюсь, что я еще ни разу не посеял такого недоверия. Сейчас со спектаклем "Жиды города Питера" мы поедем в Киев, были уже во многих городах, и везде нас принимают замечательно. Я совсем не богатый человек, но играть в халтуре, в чем-то низкопробном я не стал бы ни за что. Ни за какие деньги.

М.Р.: Что вас заставляет выходить на сцену?

Л.Д.: Профессия такая. Я не буду говорить высокие слова. Если кто-то скажет: "Я люблю человечество", – это значит, что он никого не любит. Нельзя любить человечество, можно любить близких, своих друзей. Был такой анекдот: председателя колхоза на партсобрании чехвостят за то, что коровник прохудился, картошку оставили под снегом, зерно не собрали, и говорят: "Ну, Иван Григорьевич, скажи что-нибудь в свое оправдание". Он встал и говорит, глядя на портреты членов Политбюро: "Акромя вот этих портретов, идите вы к такой-то матери!". Перестраховался... (смеется)

Эксклюзивные пожелания Льва Дурова читателям газеты "Yтро".

Интервью подготовлено при поддержке официального сайта Льва Дурова.