Сила и слабости кремлевских вождей

"Yтро": Виктор Владимирович, расскажите, как вы начали работать с руководителями страны?

Виктор Безбрежный: Я работал, как бы сейчас сказали, в "кремлевском пуле" журналистов. Там были журналисты из нескольких изданий, но поскольку ТАСС было единственным официальным информационным агентством СССР, мы, тассовцы, там были, что называется, на первых ролях.

"Y": Когда вы попали в "кремлевский пул"?

В.Б: Я поступил в ТАСС в самом конце 1979 года. В "кремлевский пул" я попал через год. Учитывая мое знание иностранного языка (Виктор Безбрежный прекрасно владеет французским языком. – "Y"), меня перевели в "кремлевскую" редакцию, потому что она широко занималась информационными сообщениями о пребывании в Советском Союзе иностранных лидеров, различных парламентских делегаций. Там ребята были все больше англоязычные, и начальство решило, что французский не помешает.

"Y": Значит, вы работали на освещении визитов?

В.Б: Не только. Работали на освещении любых мероприятий, которые происходили в высших эшелонах власти. Допустим, заседания Верховного Совета СССР, съезды партий. На съезд КПСС съезжались делегаты родственных партий из многих-многих стран. Даже физически было трудно работать, все это было с Yтра до вечера. В Кремле были специальные комнаты для ТАССа: аппаратная, корреспондентская.

"Y": Может быть, какое-то событие вам запомнилось больше всего?

В.Б: Я очень хорошо запомнил, с чего все для меня началось. Мне дали список членов Политбюро и секретарей ЦК КПСС, который я должен был выучить наизусть: фамилии, имена и отчества. В своих сообщениях мы всегда писали фамилию и ставили инициалы. Пришел я домой, стал этот список учить, а потом жена меня "вразбивку" по этому списку гоняла.

Естественно, наша редакция была обязана отслеживать изменения по мере ротации состава Политбюро. Иногда требовалось на каком-либо официальном мероприятии назвать не только высших лиц, которых мы уже заучили, но и имена и фамилии министров. Это было сложнее, ведь с ними мы имели дело реже. И вот, какая-нибудь встреча на аэродроме, в аэропорту "Внуково-2", куда прилетали иностранные парламентарии и лидеры. Там бывали и министры. А я, допустим, его фамилию выучил, а как он в лицо выглядит, не знаю! Как мне его узнать? Там бегать спрашивать не будешь. Тогда я заранее шел в справочный отдел ТАСС, и мне находили карточку, где были фотографии всех министров. Я отыскивал тех, кто должен был быть, вглядывался в их лица и так узнавал, был он или нет. Потом я стал делать себе маленькие шпаргалочки. Например, писал в них: такой-то, с большими залысинами или с выступающим подбородком. Вот такая интересная была технология. И она меня не подводила.

"Y": Кто из высших эшелонов власти вам запомнился как человек необычный, если такие были?

В.Б: На тот момент, безусловно, выделялся Горбачев. Он стал выделяться из общей массы тогда, когда стал Генсеком. Вплотную и постоянно мы стали иметь с ним дело именно тогда. Тут еще свою роль сыграло вот что. До него был Брежнев, а это был человек для нас закрытый. Он никогда не давал интервью. Был строгий и, я бы даже сказал, суровый.

"Y": Многочисленные свидетельства о плохом состоянии здоровья Брежнева в последние годы правления подтверждаются вашим опытом общения?

В.Б: Вы знаете, я за это ручаться не могу. Такие разговоры, если я и слышал, у меня не было возможности проверить. Да я и не ставил для себя такой задачи. Но когда он проводил в Кремле какие-то встречи, наши всегда туда ходили, я не один был в этой группе. Ну, что я, например, помню из такого человеческого. Он принимал шведского премьера Улофа Пальме, потом трагически погибшего. Полагалось так, что фотокорреспонденты, операторы и тассовец заходили в кабинет Брежнева до того, как появится Пальме, чтобы видеть, снимать и слушать, как они сходятся, пожимают друг другу руки и какими словами обмениваются. Пока его не было, мы стояли, а Брежнев прохаживался мимо нашего ряда. Вдруг у кого-то Леонид Ильич спрашивает: "А кто знает, Пальме курит?". Ему сказали, что нет, не курит. "Как жаль, – ответил Брежнев, – я бы хоть дымом подышал! Мне же врачи курить запретили".

"Y": Давайте вернемся к Горбачеву: чем все-таки выделялся этот человек?

В.Б: Брежнева сменили Андропов с Черненко, которые были очень больны и высшие посты занимали недолго. Горбачев отличался, во-первых, своей молодостью. Отличался здоровьем. Он был бодр, мог резко встать. У него были энергичные свободные жесты. Не был такой замкнутый. Очень любил общаться с народом.

"Y": Это было что-то показное?

В.Б: Нет, нет. Его действительно очень интересовало настроение простых людей. У него в переездах по городу, который он посещал, как правило, бывало несколько точек, где он встречается с людьми. Он часто останавливал машину, где это не было запланировано. Для охраны всегда была морока большая. Выходит на улицу – моментально его окружает толпа, и начинается диалог.

"Y": Как он вел себя в толпе с народом?

В.Б: Очень спокойно и свободно. Я помню хорошо, как мы были в Вильнюсе, в последний период его советского существования, когда уже Коммунистическая партия Литвы объявила о своем выходе из состава КПСС. Там были серьезные проблемы, литовцы себя считали уже почти что отделившимися. Перед переговорами с литовским руководством Горбачев с супругой должны были возложить розы к памятнику Ленину. В этом месте его окружила толпа. Охрана была на месте, но людей никто не оттеснял, Горбачев мог свободно общаться с кем хотел. И он почему-то выбрал там одного парнишку. Сколько лет назад это было, а я помню даже, как этого парнишку звали – Вергилиус Зимантавичюс. Вот он этому Вергилиусу Зимантавичюсу начал объяснять ту политику, которую он хочет проводить. В том числе, в отношении Литвы: мол, что надо оставаться в рамках Союза – это хорошо, ну и так далее. Говорил это в расчете на что, что его слышат и взрослые. Вергилиус был работником какого-то провинциального дома культуры, даже не из Вильнюса. Я думаю, он на всю жизнь запомнил беседу с высшим руководителем СССР. Ничуть не стесняясь, молодой литовец задавал Михаилу Сергеевичу какие-то каверзные вопросы. А Горбачев отвечал: "Я сейчас тебе, Вергилиус, это объясню". Когда беседа стала подходить к концу, Горбачев сказал: "Вот, Вергилиус, теперь прими от меня домашнее задание и подумай над ним дома". И выдал ему несколько пассажей.

Он нигде никому не отказывал. На Уралмаше, я помню, в толпе рабочих был один поддавший мужичок. Не сильно, но поддавший. Он задал какой-то вопрос Горбачеву, язык у него немножко заплетался. Горбачев ему совершенно спокойно ответил: "Я с вами разговаривать не буду, вы не в форме". Беззлобно сказал.

"Y": Михаил Сергеевич этим располагал к себе людей, или это общение проходило вхолостую?

В.Б: Многих располагал. Особенно, когда он начал перестройку. Люди поверили, что наступает новая эра – эра более открытого демократичного общества, с нас снимают многие идеологические ограничения. Народ в это поверил, и вот такие беседы на улицах проходили очень комфортно. Я помню, он разговаривал с двумя женщинами на улице. Вокруг него всегда толпа, но он выбирает несколько собеседников, на них сосредотачивает все внимание, а остальные слушают. Я этой беседы не слышал и не видел – там дежурил кто-то другой. Но именно я получил для подготовки в печать кусок стенограммы, где встречаю такую фразу: "Перестройка. Да. Это перестройка". Что за загадка? Как это расшифровать? И вдруг, по счастливому совпадению, у нас был включен монитор, который повторял запись его встречи на улице. Как раз там шел в этот самый кусок. Когда я посмотрел, как он это говорил, все встало на свои места! Он двум женщинам говорит: "Перестройка? Да. Это перестройка!"

"Y": Как вы думаете, Михаил Сергеевич сам верил в перестройку и возможность демократизации?

В.Б: Он был этим одержим, это чувствовалось. Везде, во всем, в его публичных выступлениях, на официальных мероприятиях. Вот он книгу написал "Перестройка для нас и для всего мира". Перестройка была его детищем. Я не могу сейчас оценить, насколько правильно он вел это свое детище к взрослению, но первые шаги, которые в корне изменяли облик нашей страны, как мне казалось, были удачны.

"Y": Вы работали с Горбачевым до конца?

В.Б: Почти. Когда Горбачев был возвращен из Фороса, тогда многие журналисты писали, что он не понял, что вернулся в другую страну. В общем, тогда образовалось новое информационное агентство, которое было сделано под Ельцина. Он как раз объявил о суверенитете Российской Федерации в рамках СССР. Вы знаете, я решил, что это молодое агентство новой России, и пойду я под его юрисдикцию. После этого я 7 лет работал в РИА "Новости", оставаясь при тех же обязанностях. У меня был Кремль и МИД. На Ельцине я и закончил свою кремлевскую эпопею.

"Y": Чем выделялась фигура Ельцина?

В.Б: Я запомнил его как человека, который взял курс на суверенитет субъектов Федерации. Этого никто до него не делал. Помните, когда Горбачев собирался подписать Новоогаревские соглашения с областями и республиками? Мне кажется, если бы путча и ГКЧП не было, СССР не распался бы. Он вступил бы в новую стадию своего развития. Ельцин запомнился мне тем, что в противовес этому путчу он обещал суверенитет.

"Y": Это было политической игрой или искренним желанием?

В.Б: Я убежден, что это было его искренне желание.

"Y": Что вас подтолкнуло к такому выводу?

В.Б: Я сужу по тому, как он азартно за это принялся. Борис Николаевич делал это с полной отдачей. В пору своего начала он был очень бодрым, подвижным и энергично говорил. В моих глазах он был очень решительным.

"Y": Он был, что называется, "рубаха-парень"?

В.Б: Я его не считаю рубахой-парнем.

"Y": Как бы вы его определили как личность?

В.Б: Его можно было определить как политика нового, современного формата. Но это было на тот период, когда он начал все это дело. Вы знаете, у каждого человека есть мечта – что-то осуществить. К сожалению, не всем это удается до конца.

"Y": Кто-то из наших политиков, кроме высших лидеров, вам запомнился?

В.Б: Запомнился бывший председатель Совета Федерации Егор Строев. Я его называю политиком новой формации, потому что он в новой России проявил себя на этом посту. Одновременно он был и политик старой формации. Но это не значит, что он перевертыш. Он был умным человеком с большим государственным опытом. Я бы даже сказал – с большой государственной мудростью. Одно удовольствие было смотреть, как он вел заседания Совета Федерации.

"Y": Можно об этом чуть подробнее?

В.Б: Да, пожалуйста. Вот обсуждается какой-то вопрос, спорный, дискуссионный. Один одно говорит, другой – другое. Он записывает все мнения. Потом подытоживает. Так вот, меня удивляло его искусство поставить точку в дискуссии. Он ее ставил так, что в ней торжествовал здравый смысл. Все мнения собрал, моментально вычленил оттуда полезное для государства. Никто не мог возразить! Это нравилось. Всегда мог найти нужные слова, чтобы убедить. Потом, у него было здоровое отношение к высшей власти.

"Y": В чем оно заключалось?

В.Б: В том, что он никогда ни перед кем не раболепствовал. Мне кажется, это снискало ему большое уважение. Это была своего рода независимость. Он всегда был уверен в том, что делал и что говорил. И я не замечал, чтобы Егор Строев когда-нибудь отринул опыт прошлого. Настоящий государственный муж.

Напоследок, Виктор Владимирович рассказал нам несколько журналистских историй из жизни "протокола".

В.Б: Мы неоднократно в аэропорту "Внуково-2" встречали иностранных лидеров и делегации братских партий из разных стран. Некоторые страны, особенно социалистической ориентации, пользовались самолетами советской конструкции. Прилетает такой полновесный "Боинг". Открывается дверь, и оттуда выходит в высокой барашковой папахе невысокий Чаушеску. Прилетают югославы. Крохотный самолетик. Открывается дверь, там даже трап подгонять не надо, всего две ступеньки вниз. И что я вижу: сначала выбрасываются две длинные ноги, а потом, согнувшись, вылезает высоченный человек, представитель Югославии. Я это запомнил на контрасте. Причем, мы-то знали, что в Югославии экономическое положение гораздо лучше, чем в Румынии.

Еще, например, был в Иордании король Хуссейн. И вот, подруливает самолет с иорданской делегацией, и я даже сначала себе не поверил: в пилотской кабине за штурвалом в рубашке с короткими рукавами сидит... сам король. Он даже кивает встречающим. Потом выходит из самолета уже в костюме. Ему в то время было около шестидесяти лет.

Был еще такой случай. В работе с охраной я одно железно усвоил: даже если мы работаем год, два, пять лет, все должно происходить очень четко. Мы никогда не позволяли себе, несмотря на наше знакомство, панибратства. А один раз я не знаю, что на меня нашло, но, подходя к особняку МИДа на Спиридоньевке, я у охраны, которая меня знает как облупленного, спрашиваю: "Ну что, показывать?" Получаю в ответ от человека, который ко мне прекрасно относился, строгое такое замечание: "Показывают у доктора. А нам предъявляют". Это был единственный случай в моей практике.