Надежда Вдовина: На войне многие предчувствовали свою смерть

Фото Сергея Грузинцева

Надежде Ивановне 82 года, но выглядит она для своих лет на удивление молодо. А ведь она прошла всю Великую Отечественную, на себе испытала все беды военного времени. Сегодня Надежда Ивановна Вдовина работает в Московском Совете ветеранов. Мы встретились и побеседовали с ней о том времени, когда она воевала.

"Yтро": С чего для вас началась война?

Надежда Вдовина: В 42-м году я училась в строительном институте города Воронежа, когда в июле месяце враг вошел в наш город. Немцы входили в Воронеж с юга, а мы уходили от них с другой стороны города. Часть наших ребят улетели в Ташкент продолжать учиться, а часть, в том числе и девочки, подали заявление в военкомат, чтобы попасть на фронт. Там заявили, что в 17 лет брать не будут, только в 19.

"Y": И что вы сделали?

Н.В.: Все равно пошла защищать Родину. Поскольку документы при отступлении из Воронежа не сохранились, надо было два человека свидетелей и – к врачу. Когда я пришла к врачу с двумя бабушками, которым я заплатила буханкой хлеба, врач сказала: "Господи, да ты ж еще девчонка!" Я говорю: "Нет, мне уже 19". И бабули подтвердили: "Да, ей 19". Врач тогда говорит: "Если ты так хочешь, пожалуйста".

"Y": Она поняла?

Н.В.: Да, вот таким образом. Я единственная дочь была у матери, отец умер в 40-м году. Мать стояла на коленях, чтобы я не шла на фронт. Но видите, какие мы были патриоты. Сейчас говорят, что все это ерунда. Да не так совсем! Я матери своей родной заявила – понимаешь, в чем дело, мамуль, у меня нет ни братьев, ни сестер, никого нет, отец у нас умер, кто будет защищать Родину? Я пойду! Это на полном серьезе было, не бравада какая-то.

В 42-м году в октябре месяце призвали меня в армию. До ноября мы стояли на левом берегу реки Воронеж, а потом нас перебросили под Сталинград.

"Y": Вы уже участвовали в боевых действиях?

Н.В.: Да. Я была в артиллерийском полку. Сначала писарем. Когда нашу часть перебросили под Сталинград, в окружение немцев, мы со станции Морозовская начали сжимать это кольцо к Сталинграду. Когда закончилось освобождение Сталинграда и немцев пленили, наша часть пошла освобождать Украину, на Никополь. Под Никополем я была ранена, лежала в полевом госпитале. Потом освобождали Запорожье, потом нас на юг перебросили, под Николаев. Потом наша часть освобождала Одессу. Причем Одессу охраняли так: румыны стояли в нижнем кольце, потом венгры, потом немцы. Румынам, за то, что они воевали за Гитлера, отдали Одесскую область. Румыны, как правило, не были способны хорошо воевать, и немец знал об этом. И вот он их ставил внешним кольцом. Если они не будут наступать на нас, а начнут отступать, то венгры их будут уничтожать. Так что у них одно было: или идти, или...

"Y": Ну а венгры?

Фото Сергея Грузинцева

Н.В.: Венгры настоящие воины. Причем, страшно злые. Потом, когда освободили Одессу, освободили Тирасполь, Молдавию, наша часть пошла освобождать румынскую территорию и столицу – Бухарест. С Румынией вместе освободили и Болгарию. От Софии мы перешли на югославскую границу, где с нами вместе югославы освобождали свою Родину. Вся Югославия, кроме Словении, потому что Словения была за Гитлера. Знаете, как югославы воевали с нами вместе? Как русские, дорожили каждым патроном. Сама нация – югославы – изумительная. Они всегда прекрасно принимали русских. Если вы попадали в такое положение, что вас могут пленить, они всегда закроют, прикроют. Но когда освободили Югославию, дальше они не пошли. Остались на границе. Потом мы пошли освобождать Венгрию. Там были страшные бои, потому что венгры воевали как озверевшие, с немцем вместе. И вот в Венгрии каждый укрепленный пункт брали с боями.

"Y": Местные воевали?

Н.В.: И те, которые жили, и те, которых призвали в армию, и те, которые воевали с немцами – они все поднялись против русских. И там уже нельзя было попасть в плен или как-то скрыться. Если вы попадали в плен, то все. Вас венгры уничтожат или скажут немцам.

"Y": Вы все это время были писарем?

Н.В.: Нет. После Сталинграда я стала телефонистом. Сначала в артиллерийском полку. У нас командиром полка был некий Новиков, полковник, нам он казался очень старым, ему аж 37 лет было (смеется). Представляете, для девочек? Нас только две девочки было.

"Y": Во всем полку?

Н.В.: Во всем полку. Я и еще одна из Днепропетровска, Шура Баркунова. Новиков что делал? Он, командир артполка, держал на наблюдательном пункте коммутатор, где мы сидели на телефоне двое, и по всем полкам стрелковым от этого коммутатора шла связь.

"Y": Провода?

Н.В.: Провода. И все. И вот он нас таскал по этим обязательным пунктам. Кстати говоря, он ни разу не был ранен, хотя лез в самое пекло. Потом стал замкомандира дивизии по артиллерии. А вообще, нашего брата много очень погибало. Особенно связистов, когда шли на линии. Там же как: дежуришь. Перебили линию – линейный выходит. Его убили, пошел второй линейный. И так далее...

"Y": Сколько же тогда вас было?

Н.В.: Целый взвод. Человек, наверное, 50-60.

"Y": Скажите, а провода тянули прямо по поверхности?

Фото Сергея Грузинцева

Н.В.: Да, просто катушкой тянули, разматывали по земле. Вот такая связь была телефонная. А коммутатор знаете, какой был? Привязанный телефон, и все. Вот у меня, видите, ранение. Нет пальца. Это был такой эпизод: мы стояли. Хороший был блиндаж. Наблюдательный пункт на высотке – он обязательно где-то на высоте стоял, на церкви или, если жилой дом, то наверху. Начинается обстрел. Первый снаряд не долетел. Второй снаряд перелетел. Третий – это наш, все знали. Блиндаж был с накатом, и там лежанки сделали, знаете, земляные, естественно, чтобы отдыхали связисты, которые не на линии. В проход блиндажа попадает снаряд, и все осколки полетели на этих ребят. Из них остались двое раненных, остальные погибли. Я не помню сейчас, по-моему, 9 человек. Это месиво было, нас завалило. А я вот как сидела в блиндаже, у меня телефон был в руках, мне оторвало палец. И контужена я была, не слышала месяц. Вот так. Меня отправили в госпиталь. В полевом госпитале залечили – и опять в бой, куда же деваться.

Потом был такой случай, я как раз за это получила орден Красной звезды. Когда мы отошли от озера Балатон. Кто знал лучше всех обстановку? Связист. Это самый лучший "язык" для немца был. Через нас вся связь шла. И мы знали, что наша часть должна отступить за канал и там остановиться. А тут получилось как: я сутки дежурила. К нам 50-летних мужчин из Сибири набрали, и вот один дежурил со мной. Молодежи уже не хватало, призывали 50-летних. Линейный один у нас остался. Я его попросила: "Я посплю, а ты подежурь". И тут я просыпаюсь – и он спит, и этот парень. Тишина абсолютная. Можете себе представить. Такая высотка. А внизу, метров, наверное, 200 идет шоссе, где впервые шли "Тигры". Я высунулась – ба, немцы идут. И эти "Тигры", и артиллерия внизу. А наша высотка так и осталась. Мы начали оттуда выходить. Уже было ближе к ночи. Подобрались мы к деревне венгерской, слышим немецкую речь оттуда. Надо идти. Мы знаем, что если перейти через канал, то там наши. Надо было плыть. А как плыть? Мужчина из Сибири говорит, что плавать не умеет. Парень с нами был, дальневосточник, Виктор, по-моему, Кузенков. Он нашел сбитый телеграфный столб. Спустили его на воду, и мы прицепились. У меня коммутатор, автомат. У парня тоже автомат. И этот мужчина с нами. Поплыли. Дошли до середины – немец нас заметил. Начался дикий обстрел. Как выбрались, я не знаю, но, в общем, выбрались. Никого не убило, ничего. Я пришла в часть, доложила, что вот там-то стоят немцы, там-то "Тигры". И только после этого начался дикий озноб. Командир полка выслушал меня и говорит: "Отправьте ее в медсанбат, укройте, чтобы она там полежала". Меня отвели, дали выпить спирту, когда я в жизни не пила. Закрыли одеялом. И я не помню, каким образом заснула, проснулась уже только на следующий день и опять в бой пошла.

Я еще что хотела сказать про венгров. Был такой случай. Когда наши отступили, остался взвод разведки 6 человек, в том числе одна девочка – ленинградка, из университета, знала немецкий язык. И пятеро мужчин. Они ходили в разведку, приводили оттуда "языков" или разведывали, где какие части и сколько стоит. Это их была задача. Когда мы отступили, они остались в тылу. В Венгрии больших размеров делали курятники. Там такой квиток (дырка, куда проходят курицы), и туда подают продукты. Так вот, из самосохранения ребята влезли в эти домики глиняные. Венгр один это видел, и когда немец вошел, он привел их туда. Разломали стенку, вытащили ребят. Мало того, что их убили, еще и надругались. У мужчин были отрезаны половые органы, голова у кого-то, у кого-то руки. У женщин все было отрезано, и грудь отрезана, и... Это все сделали немцы.

А потом, после Венгрии, мы освобождали Австрию. Прошли всю до Граца, это на границе в Германией. Там закончилась война. Знали мы уже 8-го, что война кончилась, а воевали мы до 15-го.

"Y": А почему?

Н.В.: Потому что немцы недобитые уходили в Альпы. Им все равно терять нечего.

"Y": Было бы интересно услышать что-то о повседневной жизни, бытовое.

Фото Сергея Грузинцева

Н.В.: Ребята, бытовое для девушек – это в одной фразе: война – не для женщин. Две девушки в полку. Вот идет наступление. Потом передислокация. Идем мы целыми колоннами. Особенно по Украине, там была грязь по колено. У меня был 42-й размер сапог и шинель огромная. А во мне вес был 44 килограмма. Представляете себе такое пугало? И вот, где-то вы должны пописать, извините за выражение. Что делать? Рядом идет колонна. Становились несколько человек в плащ-палатках, и там ты оправляешься. Теперь, помыть голову негде. Собирали снег, топили его в котелках, и кто-то поливает на голову. Теперь, женские дела когда идут, это страшное дело. У меня был такой случай на Украине. Сейчас вспоминаешь как сон какой. Я дежурила сутки. Причем ты дежуришь как: если тебя посадили дежурить, ты дежуришь обязательно. Если заснул на дежурстве, тебя без суда и следствия могут расстрелять.

"Y": По закону военного времени?

Н.В.: Да, никто с тобой не считается. И я сидела в окопе вырытом, а идет дождь и снег. У меня пришли женские дела. Я сидела, замерзла, сил нет. Приходит командир полка, спускается, чтобы позвонить. Смотрит на меня, я уже черная сижу. Он так посмотрел, все-таки взрослый человек, и говорит: "Боже мой, да что ж с тобой, ведь ты же будущая мать!" Разделся, снял с себя рубашку и говорит: "Вот я сейчас уйду, ты сними свои ватные штаны и выброси, а рубашку одень вместо кальсон. Потому что ты же погибнешь". И когда я все это сняла... там был лед кровяной. Вот можете себе представить условия для девочки, как можно было воевать на войне? А мы же шли вместе, нам никто скидку не делал... Вот такие условия.

"Y": А у немцев женщины воевали?

Н.В.: У немцев женщины работали только в тылу, на фронте мы ни одной не встретили. Потом, вы понимаете что, ведь они фанаты Гитлера были. Но фанаты, как вам сказать, в приниженном значении слова. Ведь Гитлер не такой дурак был. Он очень много сделал для немца, что он за ним пошел. Немец воевал за него до последнего. Прикован был, обречен, но все равно сопротивлялся до конца...

"Y": Они сами в плен не сдавались?

Н.В.: Как правило, нет. Только если их окружали. Надо было видеть под Сталинградом, страшная картина была смотреть на немцев. То, что показывают у нас в кино, это цветики. Они шли на все, обреченные: воевать не за что, Гитлер их предал. Они имели такой жалкий вид. Во-первых, все вшивые были, у них шинели от вшей шевелились! Одеты были ужасно, одевали все, что только могло пригодиться. И второе: они же знали, что другого отступления для них нет. Они же сожгли уже Россию, наши целые города и села были сожжены.

Вот когда сейчас молодежь говорит – да что вы, вот пришел бы немец, и мы бы жили... Мы бы не жили. Мы были бы рабы похуже, чем сейчас стали рабами, которые работают на заводе и не получают год зарплату. Даже хуже рабов. Немцы вообще считали русскую нацию созданной для того, чтобы их обслуживать. Они самые высшие, а мы – низшая раса. Другой градации не было.

Но русский человек, он не мстительный. Русский все прощает. Это одно, и второе – приказ Сталина был. За мародерство, за насилие расстреливали на месте. У нас были двое ребят, которые изнасиловали женщин. И они были приговорены к расстрелу. Правда, я не знаю, был ли расстрел, потому что мы дальше ушли. А их сдали в СМЕРШ, был такой. Поэтому было очень строго. И потом, мы же когда туда пришли, начали кормить немцев. Повели в кухню, дали поесть. Мы пришли и победили не немцев, а фашизм.

"Y": Что было после войны?

Н.В.: После войны вот какая жизнь сложилась: когда я пришла в Воронеж, в 45-м году в июле месяце, город был весь разбит, абсолютно, потому что немцы стояли там 8 месяцев. Я родилась и выросла в Воронеже. Когда приехала, не смогла найти улицу, на которой родилась. Все было разрушено. Пошла я в райком партии, поскольку была коммунистом, в 44-м году я вступила в партию.

"Y": На фронте?

Н.В.: Да, причем мы писали заявление не просто так. Это была не бравада. Писали: "Я ухожу в бой коммунистом". Или вот говорят, что все это ерунда, все сочинили – "За Сталина, за Родину". Да ничего подобного. Люди шли на смерть, и крики были "За Сталина, за Родину!". Поднимались, шли, воевали против немцев.

Когда на фронте, забываешь, что тебя могут убить. Что интересно, люди, которых убьют, чувствовали это. Говорили: "А, все равно убьют". И действительно, их убивали.

"Y": Как это?

Н.В.: Я не знаю, как объяснить, предчувствие какое. Вот так. Я пошла на фронт и сказала: "Мамочка, я вернусь". И вернулась. Случай был, на Украине. Наблюдательный пункт был в церкви. Спустились вниз, и я села за какой-то выступ. Церковь разбили, упал снаряд в церковь, а я осталась жива. Засыпана только была камнями. Реку ту надо было переплыть под обстрелом – жива осталась. Видимо, я была нужна маме...

"Y": Спасибо за беседу.

Автор сердечно благодарит Московский совет ветеранов за помощь в организации интервью.