Отдуплившийся в глуши

Реальность в фильмах Ван Сента всегда была вещью второстепенной. Его интересуют процессы, протекающие по ту сторону реальности, в лабиринтах сознания; соответственно, персонажи, вышагивающие за ее грань, – его герои. В предыдущем фильме "Слон" ими были школьники, без тени угрызений совести расстреливающие своих сверстников из автоматического оружия в школе "Колумбайн". В нынешнем – тихо и незаметно умирающий от овердозы поп-идол, в котором внешне легко узнать Курта Кобейна, но документально ничего с ним, кроме тех самых наркотиков и смерти в результате злоупотребления, не имеющий.

Обстоятельства безвременной кончины лидера "Нирваны" совпадают с показанными в "Последних днях" лишь в конечном пункте – псевдо-Кобейн по имени Блейк (тут большой привет Джармушу с его "Мертвецом") тоже откинул копыта на пике популярности, славы и невероятного финансового успеха. У него было все, и в один момент он произвел "break on through to the other side", как пел великий учитель-Моррисон, проделавший ровно то же самое, только на пару десятилетий раньше. Правда, Кобейн вроде бы сознательно – он выстрелил себе в голову 5 апреля 93-го года, а за два месяца до этого пытался отравиться транквилизаторами, – но в целом ясно, что вряд ли будучи во вменяемом состоянии.

К общему для всех американских знаменитостей пристрастию, если не сказать – их типичной болезни, то бишь к психоактивным веществам Гас Ван Сент видимых претензий не имеет и вовсе не пытается вступать в коммуникацию с темой "рок vs наркотики", а тем более как-то нравственно оценивать последствия этой пагубной любви. Никаких шприцев и иголок, разговоров, даже намеков о вреде (или пользе) препаратов тут и в помине нет. Простая и незатейливая, как опиумный эффект, я бы сказал, даже чересчур прямолинейная история о том, как человек настолько люто сторчался, что, будучи молодым и богатым, тихо мирно помирает в живописной глуши, на природе, не причиняя никому никаких неудобств. Как говорится, прислонился к березе и дал дуба. Но как это сделано...

А сделано это, в общем и целом, потрясающе. Вот если были у кого колебания – великий ли режиссер Ван Сент, не переоценивали мы его раньше, глядя на все эти золотые Каннские ветви, – последняя тень сомнений исчезает, когда глядишь на то, как умирает Блейк (Майкл Питт). Фильмы Гаса всегда довольно тягучие, в них обычно мало или совсем отсутствует action. Вот и тут на экране половину времени могут тусоваться странные персоны, вроде заходящих в дом-замок звезды каких-то левых иеговистов, страховых агентов, музыкальных продюсеров, бродяг. Все чего-то хотят сказать переодетому в женское платье и находящемуся в перманентной отключке чуваку, хотя тут надо молчать. В крайнем случае, налить парню стакан, можно и молока. Чувак уже ТАМ, это ж очевидно. Но все, кроме его любовницы, в общем, очень отдаленно напоминающей Кортни Лав, не врубаются, привыкли. Потому что гений даже от передозировки кидается не так, как это сделали бы мы с вами. Он уходит, валит отсюда. С гордо опущенной головой, что-то невнятно мыча и не обращая внимания на разврат вокруг и поношение всех идеалов – по телику все время крутят пошлую, приторную негритянскую попсу. Единственное, что скрашивает полнейшее одиночество поэта в мире "приличных людей", это правильно подобранная свита: смерть идола совершенно не волнует его рок-команду, им бы поскорее смотаться из страшного мира на "той стороне". Заняться своим мелким развратом, как всегда. Чтоб никаких трупов и полиции.

Вот как заставить зрителя почувствовать леденящее дыхание смерти, когда играет живой актер? Для простых смертных, наблюдающих это искусство с экрана, – загадка, сродни сложному фокусу.

Что хочет сказать Ван Сент, снимая подобный проект? Может быть – что настоящее, выводящее на ту сторону творчество – не плод сублимации порочных страстей, а умение задавать самые важные в жизни вопросы? О смерти, о свободе, о смысле жизни. Так, по крайней мере, кажется, когда ловишь на себе отрешенный, потусторонний взгляд крутого торчка с гитарой, бегущего от пошлости и гнуси жизни, со всеми ее миллионами, бабами, тачками, фанами и прочей лабудой. Да, тут режиссеру нужна харизма имени и образа Кобейна, потрясшего целое поколение экспериментаторов с запрещенными законом веществами своей больной, психотической, но запредельной музыкой.

Ван Сент снимает кино об угасшей мегазвезде, понимая, что в истории еще будут смотреть, кто кому был современником, спокойно, размеренно, избегая ненужных подробностей и излишнего внешнего сходства. Он как равный может себе это позволить – делать фильм о "простом наркомане", вовсе не о великом шамане или сумасшедшем музыканте-легенде, чего не смогли добиться все, кто делал до него кино о Моррисоне, Хендриксе, Джоплин или Чарли Паркере.

Автор лишен пиетета. Он снимает так, словно Кобейн оттуда шепчет ему на ухо подробности своих последних дней. Для публики, понимающей, чем реальное кино отличается от коммерческого, одного этого захода достаточно, чтобы выстроиться в кассу. Но помимо концептуальных достоинств, "Последние дни" имеют совершенно фантастические режиссерские: как заставляют американские мастера играть своих актеров – для меня загадка. Сколько дублей делает Ван Сент, чтобы снять выражение лица отдуплившегося нарка (не колет же он его герычем, в самом деле?) так, что наряду с художественностью появляется и документализм? Сто, двести? Нет же.

Или учат их там, в актерских школах так, что наша знаменитая система Станиславского кажется жалким психотренингом... Хороша сверхзадача – медленно и печально врезать дуба перед камерой.

В который раз приходится убеждаться, что все эти разговоры про "тупое американское кино" – глупость и миф. Вот вам не тупое, насквозь американское, в меру смешное, в целом трагическое и высокое действо. Причем снятое друзьями из вполне себе узкой кинотусовки про друзей из другой, почти такой же. Важно – кто делает. А понравится – всем.

В прокате с 20 октября