Кремлевская отповедь хулителям России

Шквал негативных публикаций о нашей стране, ее внутри- и внешнеполитическом курсе, бесконечные обвинения в "имперских амбициях" и прочих смертных грехах, разумеется, не могут не быть скоординированными. Представляется, что организаторы всей этой истерии придерживаются следующего мнения: чем резче и настойчивее они будут критиковать политику России, причем по всем направлениям одновременно, тем больше вероятность того, что Москва прислушается к их словам и изменит свое "плохое поведение". Однако вряд ли тактика давления, а то и банального шантажа, неоднократно срабатывавшая в прошлом, будет эффективной и впредь.

В последние годы Россия во внешнеполитической сфере ведет себя все более уверенно, что не могло не вызвать раздражения Запада. Вновь посыпались обвинения (в частности, в "нарушении прав человека"), являющиеся на самом деле лишь одним из рычагов давления на Москву и не имеющие ничего общего с искренней озабоченностью нашими проблемами. И уж тем более далекие от конструктивных предложений по их устранению. Так, во вчерашней беседе с журналистами Сурков назвал неправдой обвинения в том, что Кремль якобы препятствует появлению лидеров российской оппозиции на телеэкранах, и действительно – лидеры проигравших все и вся политических группировок регулярно появляются в эфире федеральных каналов, не сообщая, впрочем, многомиллионной аудитории ничего нового.

Подлинную же причину озабоченности в "зажиме демократии в России" следует искать в опасениях по поводу ее растущего влияния в мировых делах, в первую очередь – в энергетической сфере. Например, в отчете британского аналитического Центра внешней политики (FPC) с тревогой констатируется: "По мере роста мирового спроса на энергоносители... богатство и потенциальная власть России также определенно вырастут".

Политика Москвы состоит в том, чтобы по всем возникающим вопросам искать и находить компромиссы, приемлемые для всех сторон. Это относится и к энергетической сфере, где объективно существует проблема согласования интересов государств – поставщиков углеводородного сырья, и государств – их потребителей. Энергетическая хартия, к подписанию которой подталкивают Москву в последние годы, очевидно, не является эффективным механизмом согласования интересов, так как отвечает интересам лишь одной группы стран. Объективно существующую проблему энергетической безопасности, обоснованно поднятую Россией в попытке достичь компромисса между поставщиками и потребителями энергоресурсов, на Западе пытаются интерпретировать в антироссийском духе. Например, в ходе выступления в Вильнюсе 4 мая Дик Чейни обвинил Кремль в "несправедливом ограничении прав граждан" и использовании энергетических ресурсов страны в качестве "орудий запугивания и шантажа".

В этом контексте ответ Суркова прозвучал весьма четко и недвусмысленно. "Когда энергобезопасность наши партнеры понимают как полный контроль над нашей трубопроводной системой и нашими недрами, мы так ее не понимаем. И есть ощущение, что если бы в Москве к власти пришли бы даже людоеды, но они при этом отдали бы кое-что кое-кому, то эти людоеды были бы сразу признаны демократическим правительством. Некоторые из тех, кто нас критикует, ведут себя именно так", – отметил кремлевский представитель.

Эти слова могут свидетельствовать о том, что в преддверии саммита "большой восьмерки" вновь актуализировались требования, связанные с передачей под контроль западных транснациональных корпораций российской трубопроводной системы. Если бы такое произошло, Москва лишилась бы весьма значительной части своего суверенитета в ключевой сфере энергетики и стала заложником собственных энергоресурсов, цены на которые диктовались бы западными партнерами.

Кроме того, Сурков особо отметил: российская демократия является суверенной. "Строя открытое общество, мы не забываем о том, что мы свободная нация, и мы хотим быть свободной нацией среди других свободных наций и сотрудничать с ними по справедливым правилам, а не управляться извне", – подчеркнул замглавы президентской администрации. И хотя конкретных примеров "управляемых наций" названо не было, намек на некоторых соседей России, поддерживаемых Соединенными Штатами в бесконечно затеваемых ими склоках с Москвой, прозвучал весьма недвусмысленно.

Все это сулит серьезную напряженность и даже конфликты между Россией и Западом. Хотя, как следует из высказываний Суркова, российское руководство категорически не желает поворота к новой холодной войне, о чем в последнее время говорят все чаще. По сути дела, никакого идеологического антагонизма между нами и Западом не существует, поскольку у сегодняшней России нет государственной идеологии. "Что касается основ возможной нарождающейся национальной идеологии, я думаю, она не будет, наверняка, по принципиальным моментам отличаться от общеевропейских ценностей и моделей... Конечно, российская версия европейской культуры специфична, но она не более специфична, чем германская, французская или британская версия", – считает Сурков. По его мнению, новая национальная идеология призвана дополнить выстроенную вертикаль власти, поскольку "невозможно удерживать только административно то, что должно удерживаться образами будущего, идеалами, ценностями". Однако остается большим вопросом, насколько эта будущая "европейская" национальная идеология с российской спецификой (если ее можно выработать вообще) будет адекватна задаче сохранения территориального единства страны.

Не менее спорным представляется вопрос о возможной в будущем партийности президента. Сурков не исключил того, что вскоре глава государства может стать членом какой-либо партии, а тот факт, что до сих пор этого не случилось, объяснил "издержками борьбы с коммунизмом". Модель, когда президент является представителем наиболее крупной политической партии, вполне соответствует европейской традиции, однако большинство россиян по-прежнему видят в главе государства "отца нации" и с большим недовериям относятся к политическим партиям. Судя по всему, в Кремле пытаются эту тенденцию переменить и делают активную ставку прежде всего на молодежные общественно-политические движения, содействуя естественной тяге молодежи к объединению по интересам.

В то же время Сурков опроверг тезис одного из своих американских собеседников о том, что в России политические партии формируются самой властью: "Никакого большинства нельзя создать сверху в современной России, которая информационно открыта, в которой люди привыкли чувствовать себя самостоятельно, в которой масса людей с деньгами, где достаточно прозрачна вся система власти". Это заявление будет неожиданным для тех, кто привык воспринимать ситуацию в России сквозь призму "дела "ЮКОСа" и предсказания неминуемого экономического краха. Однако нельзя не заметить, что российское руководство, ярким представителем которого является Сурков, достигло в деле построения устойчивой политической и экономической системы немалых успехов. Сетовать при этом на пропаганду и "политические технологии" весьма глупо, так как они с успехом применяются в любом государстве, называющем себя демократическим (причем зачастую в формах куда более грубых и кровавых, чем в современной России). Очевидно, главным испытанием для эффективности создаваемой в России системы "суверенной демократии" будут ближайшие парламентские и президентские выборы. Создаваемая система должна гарантировать от всякого рода "оранжевых" неожиданностей, связанных с попытками внешних вил вмешаться во внутриполитические события в стране.

Решать же многочисленные проблемы, прежде всего в социальной и демографической сферах, надо прежде всего на путях народосбережения. И в этом с Владиславом Сурковым невозможно не согласиться.