Скованные одной смертью

ФОТО: art.theatre.ru

Пару лет назад выбор Кирилла Серебренникова, чья премьера "Человек-подушка" ("The Pillowman") прошла на малой сцене МХТ им. Чехова, сразил бы всех. Сегодня он уже не оригинален. Спектакли по произведениям британского драматурга Мартина МакДонаха, еще недавно никому не известного автора радиопьес и сценариев для телесериалов, не окончившего и средней школы, идут по всему миру. С некоторых пор постановки его пьес не редкость и в России. Это легко можно списать на моду и вряд ли уж будет слишком большой неправдой. В конце концов, добровольное, пусть и не вполне осмысленное, приобщение к современному театральному процессу не помешало еще ни одному театру и ни одному режиссеру (а если ничего путного из этого не выходит, искать корень зла в современной драматургии следует в последнюю очередь). Но мода на МакДонаха, похоже, не сводится к коллективному прагматическому обращению к заведомо успешному автору.

Причина, по которой российские театры с невиданным единодушием принялись за пьесы штатного драматурга Британского национального королевского театра, очень проста. Мартин МакДонах - замечательный драматург. И замечательный писатель. От его "Человека-подушки", честно сказать, невозможно оторваться. История про Катуриана, сочинителя кровавых рассказов о детях, и Михала, его умственно отсталого брата, претворяющего эти рассказы в жизнь, - не просто детектив или черная комедия. Хотя и детектив, и черная комедия из такой истории получились бы отличные.

Для первого годится линия выяснения того, кто, каким образом и по каким мотивам убил трех детей (их пропажей серьезно озаботилась полиция) плюс двух взрослых (родителей братьев) плюс одного взрослого (Михала) минус одного ребенка (пропавшая девочка оказалась жива). На черную комедию работают забавно-зловещие детали, раскиданные по всему тексту. Все они изящно усилены режиссером, опытным специалистом по этому жанру, оттачивающим его не только в театральном, но и в киноискусстве. К тому же здесь еще Серебренников играется со штампами фильмов ужасов: зловещими звуками (их прямо на месте, перед сценой, создают Василий и Анжелика Немирович-Данченко), нечеловечески белым светом (художник по свету Дамир Исмагилов), мальчиками и девочками, чьи белые шортики и белые юбочки перемазываются в крови. Главная полицейская улика - отрубленные детские пальчики, найденные в доме братьев, - громыхает в жестяной коробке. И ее то собираются съесть, то роняют на пол.

Поросята из рассказа Катуриана "Маленький зеленый поросенок" материализуются на сцене в виде огромных свиных туш, подвешенных к потолку. Комната для дознания в неведомом тоталитарном государстве оборачивается привычной глазу советского, а позже российского жителя обшарпанной комнатой госучреждения: белый кафель, раковина с единственным краном и явно холодной водой, шкаф с граненым стаканом и бутылкой спирта (сценография - Николай Симонов). Уже упомянутая найденная девочка (Лиза Арзамасова) до своего счастливого возвращения в мир находится на сцене в свежесколоченном деревянном гробу с романтической неоновой подсветкой по периметру.

Фото: art.theatre.ru

Но вся эта занимательная, хоть и мрачноватая клоунада с текстом, прочитанном на уровне страшилок, ничуть не затемняет совершенно эстетской темы из совершенно "взрослой" литературы. За историями про девочек, захлебнувшихся собственной кровью после поглощения яблочного человечка с лезвием внутри, за историями про мальчиков, решившихся на самоубийство благодаря уговорам нежного и смертоносного Человека-подушки, стоят нешуточные, хладнокровно инициированные автором разборки литературы с реальностью.

Если реальность вторгается в литературу, как это делает дебиловатый Михал (исполнение Алексея Кравченко совершенно оправдывает упоминание в программке в качестве консультантов психосоматическое отделение больницы №67), устраивая кровавые инсценировки рассказов брата, то литература теряет всякий смысл. Из эстетического акта она превращается в уголовный факт. Писатель становится вечно виновным и навечно осужденным. Каждое написанное им слово рано или поздно окажется в тексте его собственного приговора. И вернуть утраченное в поле литературы удастся, похоже, только со смертью участников. Именно это, собственно, происходит в финале: после смерти обоих братьев один из следователей прячет все четыреста рассказов Катуриана в сейф на 50 лет. Литература получает шанс обрести автономность, но также она и таит опасность спровоцировать новые жертвы.

Помимо литературной рефлексии, отыгранной на высшем уровне, МакДонах умудрился еще впихнуть в текст пьесы, по меньшей мере, восемь рассказов, обладающих самостоятельной литературной ценностью (по ходу действия опусы главного героя зачитываются вслух), и один, подобной ценностью демонстративно не обладающий (сочинение одного из следователей об устройстве мироздания и своем взгляде на профессию). Но, понятное дело, и первый и второй случай - исключительно проявления литературного мастерства самого драматурга.

Его пьесы интересно читать, в них интересно играть (Серебренников постоянен в своих актерских симпатиях: Анатолий Белый, Юрий Чурсин, Алексей Кравченко задействованы и здесь) и, пожалуй, самое главное, их интересно ставить. Особенно с учетом писательских откровений героя МакДонаха: "Единственный долг писателя - рассказать историю", "вы сами можете додумать окончание", "вас должно интересовать, есть ли выход из этой ситуации, но на самом деле здесь выхода нет". Ядреные истории без выхода - раздолье для любого режиссера. Особенно, когда этот любой - Кирилл Серебренников.