Жажда света

Русский верлибр, несмотря на все его неприятие, тем не менее существует. Было даже (может и сейчас есть) некое общество "верлибристов", которое однажды выпустило увесистый том своих виршей. Однако их совершенно справедливо критиковали за то, что они чисто механически переложили западный свободный стих на русский язык, а русской поэзии, мол, это совершенно чуждо. Это действительно было чуждо; при этом, правда, никто не вспоминал о собственно "русском верлибре", достаточно самобытном и своеобразном. Это – не совсем верлибр, иногда он сбивается на белый стих, иногда даже имеет рифму, но всегда – некий внутренний ритм. Таким стихом писали футуристы – Хлебников, Елена Гуро, Алексей Кручёных, Игорь Терентьев, и обэриуты – прежде всего, Александр Введенский.

Традиция, как выяснилось, не прервалась. Недавно издательство "Алетейя" выпустило сборник стихов живущего сейчас в Германии профессора-филолога и историка литературы Алексея Макушинского "Свет за деревьями". С перечисленными авторами верлибр Макушинского сближает лишь внутренний, достаточно очевидный, ритм; по форме он скорее близок к стихам Геннадия Айги, да и по настроению, в общем, тоже.

Это такое состояние созерцания, некой "остановки мира", когда спокойно, никуда не торопясь, можно рассмотреть каждую деталь, обдумать ее и разные ассоциации, ею рождаемые.

Надо сказать, что при некоторой схожести с Айги, Макушинский выгодно от него отличается тем, что русский язык для него – родной, а для Айги – нет, что порой чувствуется. Макушинский не допускает очевидных сбоев, он слышит все возможные оттенки русского слова. Хотя надо признать, что Айги был раньше.

"Свет за деревьями" – название кажется банальным, но только на первый взгляд. Если вдуматься, можно представить, что деревья, как и прочий мир, застилают взгляд на свет, который есть где-то там, за ними. И этот мир, прекрасный каждой своей деталью, в принципе, прекрасен только как отражение света за ним. И в нем, в этом свете, отражается все чудесное нашего мира, но без него ничего бы не было – существовала бы сплошная, не разделяемая на предметы и существа однородная тьма.

Об этом и пишет сам автор в программном стихотворении, в конце:
"... любить
так просто, и листья в лужах, и станции, и слова,
и свет, и свет, конечно же, свет за деревьями".

Алексей Макушинский буквально вожделеет этот свет, рождающий наш такой многообразный мир. В этом мире свет "за деревьями" существует, он очевиден, и мы все устремлены к свету, так или иначе.

Что еще, несомненно, удается автору – это так называемые "финалы", последние строчки стихов. Стихотворение может быть посвящено чему-то совершенно конкретному, описывать всякие реалии, а потом, в самом конце, буквально взрывается какой-то "общей", не имеющей прямого отношения к описанному фразой, вроде "так не хочется умирать", или "девочка бежит вприпрыжку через площадь навстречу всей своей жизни".

Это, собственно, и делает созерцательные, грустные, "свободные" строки искусством. Автор как будто гипнотизирует читателя медитативным описанием того или другого, а потом вдруг – раз! Словно удар палкой дзэнского патриарха по лбу любопытствующего.

Макушинский не дает забыть, что как бы ни были красивы деревья, их узоры и весь этот мир, главное – это то, что за ними: свет.