Русь зовут к топору и реформации

Срубленный поклонный крест в Архангельске. ФОТО: ИТАР-ТАСС

Событий последних дней вполне достаточно для того, чтобы поставить предварительный диагноз состоянию российского общества. Из анамнеза – спиливание крестов, диспут о религиозных и атеистических дружинах, отказы от сана заштатных клириков, призывы вернуться к нестяжательству, учинить реформацию и прочие изыски интеллектуалов – прямо следует, что пациент утратил представления о пределах дозволенного, то есть о нормах и запретах, лежащих в основе любой культуры.

Случилось это не вчера. Просто после оглашения приговора Pussy Riot симптомы сумасшествия стали любовно собирать и предъявлять публике. География надругательств над православными святынями действительно впечатляет: две оскверненные церкви в Южно-Сахалинске, осквернение храма XIII в. в Пскове и церкви в Великих Луках, попытка поджечь собор в Балтийске, спиленные поклонные кресты в Архангельске и в Челябинской области.

Но почему за кадром остались 30 икон, порубленных в Великом Устюге 6 марта, и храмовое распятие, изрезанное 20 марта в кафедральном соборе Невинномысска? Возможно, потому, что тогда пришлось бы отматывать историю до ее истоков: до художественного перфоманса с изрубленными иконами и рассуждений известного правозащитника о "праве художника на кощунство". Брать на себя ответственность не хочет никто, зато полно желающих снять сливки. "Радикалы пробили брешь между пространством жеста и пространством поступка, между жизнью и искусством", – с удовлетворением констатирует Марат Гельман. И обещает продолжение банкета: "...мало не покажется". Кого-то избили – "так это же перфоманс", церковь взорвали – так это же акция "против часов Гундяева".

По сути, это чистой воды "достоевщина": продвинутые художники соблазняют малых сих точно так же, как это делал просвещенный Иван Карамазов, объяснявший своему единокровному брату Смердякову допустимость отцеубийства. И так же, как Иван, они ошеломлены достигнутым эффектом. Но в современном сюжете действующих лиц гораздо больше, чем в известном романе, и потому очень полезно присмотреться, кто и как именно сходит с ума, а кто только притворяется слегка помешанным.

Начнем с православной общественности, которая под натиском кресторубов привычно жмется к власти, требуя ужесточить наказание за надругательство над святынями, но, понимая, что власть дала слабину, бросается создавать православные дружины "для защиты своих святынь и храмов".

"Прекрасная идея, – отвечает мусульманская общественность. – Тогда мы тоже создадим дружины для защиты своих святынь". "Что вы творите? – одергивают неразумных из Духовного управления мусульман. – Разве не очевидно, что появление православных дружин снизит авторитет и ответственность правоохранительных органов, что некоторые регионы могут попасть под влияние религиозных дружин, которые превратятся в опору сепаратистов?".

А что же власть? Да, ничего. Из московской мэрии ответили в том смысле, что нужно оставаться в рамках старой практики: народные дружины по территориальному принципу. В МВД вопрос о совместном патрулировании "пока не прорабатывался" и говорить о какой-либо совместной работе с православными дружинами преждевременно. Правозащитники, как водится, в шоке: они взывают к Конституции, согласно которой "право на дозированное насилие принадлежит только государству", и пугают "появлением мусульманских и иудаистских, а потом и атеистических дружин" и некими "очень тяжелым последствиям".

Антиклерикалы, разогретые еще старыми конфликтами по поводу экспансии Церкви в систему образования, на всех углах трубят, что надругательство над крестами – это "провокация самих церковников, которым нужно как-то оправдывать свое изуверство", и требуют "срочно снизить религиозное давление в обществе". Их, впрочем, никто не слушает, потому что никакого закона божьего в школах так и не ввели, за атеизм пока еще не наказывают, и если в чем-то и стоит упрекать РПЦ, то в излишней близости к власти и стяжательстве благ земных.

Ответ на это вызов дало научное сообщество. Правда, этим занялся не религиовед и не социальный психолог, а руководитель Центра исследований постиндустриального общества Владислав Иноземцев. Перечислив прегрешения РПЦ и попеняв ей за то, что она отстала от Европы и не затеяла реформацию в первой половине XVII в. по лекалам преданного церковной анафеме Константинопольского патриарха Кирилла Лукариса, он заключил, что еще не все потеряно, и порекомендовал провести в России сразу две реформации – государственную и церковную.

Применительно к РПЦ речь идет о "возрождении среди духовенства подлинно христианских идей нестяжательства, смирения и прощения". Здесь ключевым словом является "нестяжательство", оттененное в интерпретации Иноземцева пониманием сути реформации именно в протестантском духе. То есть нужно так реформировать РПЦ, чтобы вслед за протестантами она стала внушать пастве, что богатство угодно Богу.

На этом месте возникают сразу два вопроса: "Как примирить нестяжательство с духом протестантизма?" и "Понимает ли автор суть общественно-политических разногласий между нестяжателями и последователями Иосифа Волоцкого?".

Выступая за бедную церковь, за отказ церкви от земельной собственности и эксплуатации крестьян монастырями, нестяжатели опирались на поддержку удельной феодальной власти и, являясь ее рупором, проповедовали неподчинение церковных иерархов московскому митрополиту и неподчинение князей и бояр московскому князю. То есть играли против централизованного государства, которое создавал Иван III. А Иосиф Волоцкий, отстаивая право церкви владеть землей, требовал от феодалов подчинения московскому князю, а от церковных деятелей – подчинения московскому митрополиту, потому что только при соблюдении этой иерархии Церковь может реально послужить народу и государству

Иван III сначала поддержал нестяжателей и с их помощью изъял в пользу своих приближенных церковные земли, а потом, сообразив, что нестяжатели закладывают мину под создаваемое им государство, принял сторону иосифлян. На Церковном соборе 1502 г. нестяжательство было объявлено ересью. Так за 12 лет до того, как Мартин Лютер прибил к дверям замковой церкви Виттенберга 95 тезисов, ставших программным документом европейской Реформации, Россия сделала свой асимметричный выбор, из которого, возможно, и проистекают многие нынешние проблемы РПЦ.

Помня о религиозных войнах, последовавших за демаршем Лютера, даже страшно подумать, к чему могут привести сразу две реформации в сегодняшней России, особенно на фоне потрясений, которые происходят в мире. Но журналистам понравилась идея "нового православия", а ее авторство сходу приписали изощренному уму Владислава Суркова, дескать, не зря же его назначили главным по взаимодействию правительства с религиозными организациями.

Тем самым завершилось формирование списка подозреваемых в организации серии провокаций: от Путина и спецслужб до Суркова и самой РПЦ. Каждый из них и "панк-молебен" заказал, и "крестоповал" организовал, и реформацию готовит. При таком разгуле конспирологии уже не до анализа происходящего.

А подумать есть о чем. Ведь если растяжка между "крестоповалом" и реформацией сработает, Богу, как справедливо заметил один питерский депутат, "придется извиняться перед жителями Содома и Гоморры за то, что он уничтожил их, а не нас". Впрочем, серы у Него хватит на всех.

Обсудить на Facebook