Разговор шел не столько о музыке, сколько о смене политических эпох и экономических катастрофах, потрясавших нашу страну. Тема дефолта 1998 года задела всех за живое: после кризиса гонорары снизились в несколько раз. Вообще, девяностые для отечественных музыкантов были отнюдь не сахарными, однако в высказываниях нередко сквозит скупой оптимизм и склонность романтизировать минувшее.
Юрий Шевчук ("ДДТ"): "90-е годы... Для меня это, может быть, лучшие годы жизни. Они очень насыщенными были. Такое ощущение, что я прожил лет сто-двести... Очень трагичное десятилетие. Сколько мы друзей похоронили, но и сколько мы приобрели, сколько хороших дел было сделано!"
Александр Васильев ("Сплин"): "Отличные времена. 1994-95 годы – чем меньше денег, тем лучше. Мы постоянно репетировали, играли... Подрабатывали где придется. Когда нет денег, ты сидишь дома и пишешь песни".
Настя Полева ("Настя"): "Очень плохое время для всех, от монстров до начинающих".
Вячеслав Петкун ("Танцы Минус"): "Времена были романтичные. Это ностальгия. С другой стороны – безысходность. Все эти очереди, карточки, темные улицы... Было печально".
Что касается дня сегодняшнего, то музыканты порой высказывали противоположные мнения. Самой радикальной оказалась фраза, брошенная лидером питерской группы "Телевизор" Михаилом Борзыкиным: "Сейчас на сцену вылезли шуты и клоуны, настоящие музыканты до сцены не доходят". Юрий Шевчук сетовал на отсутствие отлаженной системы концертирования. Евгений Хавтан вообще заявил, что не может назвать то, что сегодня происходит, словом "рок": "Люди сидели за это. В России это слово приобрело отдельный смысл, поэтому я уверен, что те, кто вырос в 70-х, 80-х – они больше рокеры, чем сами англичане".
К числу "неисправимых оптимистов" можно было бы отнести Земфиру. По ее словам, в последнее время появились тексты, которые не говорят о том, как нам тяжело жить. Жить стало веселее и в понимании Артемия Троицкого: "К концу девяностых появились новые группы, появилась какая-то поддержка – "Максидром", "Наше радио". В Питере тоже что-то есть. Жить стало веселее, и к концу века рок вышел более с положительным, нежели с отрицательным балансом". Подытожил заявление партии оптимистов Михаил Козырев. "Последнее десятилетие, – сказал он в своем программном обращении, – было временем взросления и признания. Были разрушены стены и стереотипы рока восьмидесятых годов. Понятие стало шире, рок стал явлением массовой культуры. Я не отношусь к людям, которые говорят, что рок мертв и то, что происходит, нельзя назвать иначе чем порнографией. Это все стариковское брюзжание. Новое поколение музыкантов не изменило духу свободы, и это самое главное".
Разброс мнений добавляет перца в многолетние рассуждения о жизнеспособности русского рока, всевозможных диагнозах и прогнозах болезни, однако к единому взгляду на "проблему" музыканты и критики так и не пришли. Вопрос остается открытым. Ясно лишь то, что многие из сегодняшних музыкантов колебались, как это говорилось раньше, вместе с линией партии и правительства. Конъюнктурность и излишняя коммерциализация – налицо. "Настоящих буйных мало", отсутствует объект протеста или само желание против чего-то восставать. Желание дешевой популярности зачастую мешает многим группам добиваться чего-то стоящего, а не идти на поводу у вкусов толпы. Одно верно: жить стало веселее. Много групп, хороших и разных. А в памяти или на волнах радиостанций еще через одно десятилетие останутся единицы из ныне поющих.