|
В основу постановки лег не непосредственно текст Достоевского, а пьеса "Карамазовы", написанная Владимиром Малягиным на основе сюжета романа. Судя по всему, основной задачей Малягина было – разогнать сильно сгущенные Достоевским тучи саспенса и полностью убрать всякую память о детективе. Действие начинается с конца – с гулянки в трактире и ареста Мити. Далее следует допрос, затем – суд.
По мере необходимости нужные сцены романа извлекаются из корзины и разыгрываются на сцене – таким образом, в более чем три часа постановки укладывается практически целиком основная сюжетная линия романа. Не возникает вопроса "кто убил?". Потому что вообще крайне трудно поверить в убийство – вполне себе живенький Федор Павлович (Александр Лазарев-старший) время от времени шустренько так выбегает на сцену, всем своим видом показывая, что умирать вовсе не собирается: то с сыновьями поспорит, то со старцем Зосимой поскандалит.
Основательно подчищена и "достоевщина" всякая метафизическая: довольно трудно задаваться вопросом "есть ли Бог?", если по сцене бегает такой симпатичный чертик (Даниил Спиваковский), без которого, как сообщается, в этой истории никак не обошлось бы. Что остается? Страдающая русская душа остается. Отсюда и подзаголовок спектакля: симфония страстей.
Проиллюстрировать русскую душу призвана музыка: отсюда у нас и Шнитке, и деревенские девочки в платочках, и цыганский хор. Симфония периодически сваливается в какофонию: ну не созвучен Шнитке цыганам. Но музыкальную линию режиссер ведет довольно упорно. Еще перед спектаклем зрителей встречает на улице военный оркестр с советскими шлягерами. Рядом зачем-то стоит лошадка с извозчиком. Животная, офигевая от военного оркестра прямо в уши, время от времени пытается понести; извозчик нервничает и тянет вожжи. Между тем на ее пути стоит толпа восторженных слушателей оркестра, и если лошадка понесет – это будет номер. Так что в целях безопасности рекомендуется убрать либо толпу, либо лошадку, тем более что смысл последней вам вряд ли кто сумеет объяснить. Зато после военного оркестра ни девки, ни цыгане уже не удивляют никого, а оставляют лишь чувство легкого недоумения. Вероятно, вся эта музыкальная тусовка призвана проиллюстрировать некую режиссерскую задумку.
Арцибашев подобрал к себе в спектакль актеров дарования редкостного. Один Лазарев-старший способен спасти любую постановку. Страшненький, противненький, мерзотненький (это по тексту) Федор Павлович превращается в его исполнении в старика потрясающего ума и обаяния, который явно интереснее своих сыновей. Появляясь на сцене, он сразу фокусирует на себе и действие пьесы, и зрительское внимание. Великолепные костюмы только подчеркивают гибкость фигуры, шутовские речи раскрывают ясность ума. Он в невероятном восторге от своих логических построений, разрушая их сразу после создания. Порядочному человеку в рай входить неприлично, говорит, – и хохочет. Нам его еще покажут, мучающегося адскими муками, сокрушающегося – то ли всерьез, то ли опять в шутку: и зачем я такую глупость сморозил?
А что его сыновья? Алеша (Сергей Щедрин) – крайне неинтересный, серенький мальчик. На сцене ему отводится роль чуть ли не ангельского посланника, к нему апеллируют братья Митя и Иван в своих метафизических дискурсах. Тогда Алеша появляется в овале окна, подсвеченный сзади до иллюзии нимба, и отстраненно вещает: не бойся, брат, все будет хорошо, Бог есть и справедливость восторжествует.
Иван (Игорь Костолевский) весь спектакль выразительно сходит с ума. Во время монолога о мировой гармонии, которая не стоит слезинки ребенка, спускается в зал и ходит по проходам, безумно вращая глазами, разыскивая среди зрителей то ли замученных детишек, то ли палачей-мучителей. Зритель пугается и жмется в кресло.
Главным же героем арцибашевского спектакля оказывается Дмитрий (Михаил Филиппов) – самая русская душа из всех имеющихся. Митя в интерпретации Филиппова не способен и мухи обидеть. Куда же ему, тем более, пестиком по башке драться. Страшная вообще симпатяга этот Митя. Потому ему и на каторгу идти, страдание на себя за народ принимать. "Простите, простите!" – кричит он в зал, пока не забудешь: зачем, к чему и с чего прощать.
Главное, что Арцибашев удачно подметил в Достоевском: он смешной. Иногда до колик. Страшно смешна госпожа Хохлакова (Светлана Немоляева), забавен адвокат Мити Фетюкович, невероятно смешон Федор Павлович Карамазов со всем своим шутовством. Чтобы заставить зрителя плакать, надо дать ему иногда вдоволь насмеяться. А зритель по большей своей части все-таки доводится до слез: кто от смеха, кто сочувствуя героям. "Фишка" любого текста Федора Михайловича заключается в смещении жанров, в очень тонком балансе эстетик. Здесь встречаются водевиль и детектив, теологический трактат и воспитательная литература. Если убрать хоть один из этих кирпичиков – рухнет здание текста. Полетит вся столь тщательно выстроенная концепция. До свидания, интрига.
Давно замечено: Достоевским очень легко вертеть. Крутанул разок – получил детективчик. Еще крутанул – пожалуйте мелодрамку-с. Арцибашев докрутил Достоевского до певца русских страданий – и на том успокоился. Но перестарался. Потому что без убийства – то есть преступления – нет романа Достоевского. А в убийство в этом спектакле поверить труднее, чем в Бога.
Премьерные спектакли в сентябре идут 14, 19 и 20 числа.