|
Вникал ли Сталин во всю эту палитру оттенков и вариантов? Трудно судить. На полном сексуальной и всякой прочей бдительности письме Ягоды он собственную рукой начертал резолюцию следующего содержания: "Надо примерно наказать мерзавцев, а в законодательство ввести соответствующее руководящее постановление". Не смея разбираться, кого именно вождь осчастливил ругательством – "извращенцев", "контру" или "извращенную контру", – ОГПУ на всякий случай решило вдарить по всем сразу. Буквально через три месяца Ягода направил в Кремль отчет о проделанной работе: "Ликвидируя за последнее время объединения педерастов в Москве и Ленинграде, ОГПУ установило: 1. Существование салонов и притонов, где устраивались оргии. 2. Педерасты занимались вербовкой и совращением совершенно здоровой молодежи, красноармейцев, краснофлотцев и отдельных вузовцев. Закона, по которому можно было бы преследовать педерастов в уголовном порядке, у нас нет. Полагал бы необходимым издать соответствующий закон об уголовной ответственности за педерастию".
Единственным членом Политбюро, отважившимся выступить по этому поводу с особым мнением, был всероссийский староста Калинин, который счел более целесообразным "не издавать закон, а осуждать этих... во внесудебном порядке по линии ОГПУ". Самым жизненным правилом тогдашней системы принятия решений в высшем эшелоне власти было уже ставшее мрачным анекдотом "Кто "за" – прошу опустить руки и отойти от стенки". Но "особое мнение" Калинина вопреки обыкновению уважили – дела гомосексуалистов, как писал большой специалист по этим вопросам академик РАН Игорь Кон, "стали рассматриваться ОГПУ тайно и во внесудебном порядке". Почему? Да потому, что это было потрясающе удобно. Товарищ Калинин попал в яблочко. Использовать для нейтрализации инакомыслящих психиатрию, как во времена позднего социализма, еще не додумались. А желание оградить среднестатистического советского человека с его рабоче-крестьянской анкетой и традиционными семейными ценностями "от мерзости" хорошо подходило для повода объявить такие процессы закрытыми. Что на них на самом деле происходило – другой вопрос. Но когда благообразного профессора или розовощекого поэта вдруг арестовывали без особых причин, объяснение всезнающего дворника, типа "а он педераст был", легко и непринужденно снимало у соседей зуд судачить и думать, за какие же грехи их забрали на самом деле и что вообще происходит в стране.
Больше трех не собираться... Чем могут заниматься мужчины на кухне или в каком-нибудь сарае, если к празднику своему не приглашают ни комиссаров, ни жен? В Петрограде однажды прошел процесс над группой военных моряков, которые собирались на частной квартире, и в качестве эксперта обвинения на нем пришлось выступать известному психиатру Владимиру Бехтереву. Но это было потом. Справедливости ради нужно сказать, что Ягода в тот черный для всех советских гомосексуалистов день не только подобрал золотое объяснение, а точнее, "голубую вуаль" для облав и чисток, но и на самом деле раскрыл антисоветский заговор. В истории Наркомата иностранных дел есть упоминание о событиях, которые были "первым крупным мероприятием по проверке эффективности и чрезвычайной актуальности закона о борьбе с педерастией", принятого по горячим следам 7 марта 1934 года. Это была статья 121 Уголовного кодекса РСФСР, согласно которой мужеложство каралось лишением свободы на срок до 5 лет, а "в случае применения физического насилия или его угроз, или в отношении несовершеннолетнего, или с использованием зависимого положения потерпевшего – до 8 лет". Одним из первых по ней "пошел" видный дипломат того времени, один из соратников Чичерина, заведующий протокольной частью НКИД Дмитрий Флоринский. Уже в ходе следствия он подал заявление в коллегию ОГПУ, в котором признался в работе "в 1918 году платным немецким шпионом, будучи завербованным секретарем германского посольства в Стокгольме". Что-то до боли знакомое, не правда ли? Аналогичные признания подписывали и видные военачальники гражданской войны, и ученые, а еще раньше – попавшие в лапы инквизиции по навету завистливой соседки женщины средневековья, которым легче было признаться в колдовстве, нежели терпеть дыбу или пытку "испанским сапогом". И все же удобное прикрытие процессов над педерастами началось с другого эпизода, мало кому известного.
В 30-е годы в СССР по рукам в списках ходило анонимное письмо "старого большевика", где речь как раз и шла о первом случае успешной войны ОГПУ за половое здоровье советского народа и одновременно с контрреволюцией. Высланный из страны еще в 1922-м Борис Николаевский поведал, как "большой шум произошел в результате расследования проникновения немецкой пропаганды на Украину, в частности, того, что впоследствии получило название "гомосексуального заговора". Помощник германского военного атташе сумел проникнуть в круги гомосексуалистов в Москве и под прикрытием их "организации" приступил к созданию широкой сети для пропаганды национал-социалистских идей. Филиалы этой организации появились в Ленинграде, Харькове, Киеве и других городах. В ней состоял ряд представителей артистических и литературных кругов. Такие связи использовались немцами не только для получения информации военного характера, но и для раскола в правительственных и партийных кругах. Цели этих заговорщиков заходили так далеко, что руководители Советского Союза были вынуждены вмешаться". Вот как раз об этом заговоре и шла речь в письме Ягоды о преступных кознях "общества педерастов". А дальше, если обратиться к советской хронике, тема была широко подхвачена правильной партийной линией.
В 1936 г. нарком юстиции Николай Крыленко рассудил, что гомосексуализм – это "продукт разложения эксплуататорских классов, которые не знают, что делать. В нашей среде, среди трудящихся, которые стоят на точке зрения нормальных отношений между полами, которые строят свое общество на здоровых принципах, нам господчиков такого рода не надо". В какой-то степени такая жесткость тогда была объяснима. Демографическая ситуация после гражданской войны, когда убивали не за голубой, а за красный и белый цвета, довела страну до тяжелой стадии трудностей воспроизводства человеческого материала. А новой власти требовалось пополнять ряды морально и физически крепких рабочих, колхозников и трудовой интеллигенции. Им-то всем, в отличие от богемы начала столетия, не нужно было объяснять, что содомский грех в крестьянской общине карался избиением камнями насмерть. Эти едва оторвавшиеся от сохи кадры новой страны считали непримиримое отношение к педерастам единственно правильным и справедливым. И конечно, они не могли знать, что некоторые "извращенцы" могут быть во всем остальном, что не касается их интимных пристрастий, достойными восхищения, как композитор Петр Чайковский или художник-маринист Айвазовский.
Тем временем соцреализм расправился с "культурным извращением" – кубизмом и взялся вбивать бетонные сваи в институт советской семьи. В 1926 г. новый Кодекс о браке и семье потребовал регистрировать браки, а через 10 лет были запрещены аборты, дескать, даже нежеланные для родителей новые рты государство худо-бедно прокормит и воспитает как надо. К этому моменту страсти и желания "голубых" любовников уже в обязательном порядке рассматривались как уголовно наказуемое социальное и моральное извращение. А между тем, еще в 20-е годы все та же советская медицина считала это особым заболеванием, а вслед за ней и юристы толковали однополые симпатии несколько иначе: "Понимая неправильность развития гомосексуализма, общество не может возлагать вину за нее на носителя этих особенностей". Посему предлагалось относится к "голубым" как к специальной породе инвалидов и содействовать тому, чтобы "отчужденность, свойственная им, рассосалась в новом коллективе". Понятно, что установка на перевоспитание, при всей ее видимой гуманности, вряд ли бы сработала. Причем не важно, в каком коллективе. Позже, уже после введения жестких правил по предотвращению "непроизводительного расходования биологического ресурса нации", даже в лагере или колонии строгого режима осужденный по 121-й статье вряд ли смог бы перековаться до такой степени, чтобы захотеть прикоснуться к женщине с целью секса. (Это если обвинение было справедливым, а не прикрывало иные, политические грехи.)
Нуждаясь в политически грамотных и морально устойчивых против любой скверны рабочих руках, советская власть во имя рождаемости поставила представителей сексуальных меньшинств вне закона. С этой точки зрения цель тоже оправдывала средства. Максим Горький в 30-х дал идеологическое обоснование этой установки на страницах "Правды": "В стране, где мужественно и успешно хозяйствует пролетариат, гомосексуализм, развращающий молодежь, признан социально преступным и наказуем".
И все-таки, приучив в конце концов своими действенными мерами общество нового типа шарахаться в ужасе даже от мысли о том, что возможно нечто иное, кроме печати в паспорте, и тем более от нетрадиционной любви, родоначальник охоты за "голубыми" Генрих Ягода в 1933 г. целил в иные "отклонения". Великая чистка началась после убийства Кирова, и в городе на Неве педерастов арестовали всех и в одну ночь – это было бы невозможно сделать, не сиди они все заранее на карандаше. При этом из всех потенциально склонных к содомскому греху не тронули только артистов балета – видимо потому, что они, в отличие от писателей и дипломатов, работающих головой, не так опасны, а оставлять Ленинград без революционного балета было бы стыдно перед Европой.
В то тревожное время внести свою лепту в упорядочение борьбы с "голубыми" осмелился английский коммунист, корреспондент газеты Moscow News Гарри Уайт. В письме на имя Сталина, датированном маем 1934 г., он счел справедливым уголовно преследовать тех педерастов, которые ими стали в силу "своей извращенности... Это представители буржуазии, которые пресытились всеми видами наслаждений, доступных в пределах половых отношений с женщинами". Наказывать он считал нужным и тех, кто ступил на путь порока по бедности: "В результате материальной нужды эти люди вынуждены... поскольку не могут жениться или обратиться к проституткам". Однако Уайт вступился за тех, кто гомосексуалистом является от природы: люди этого типа, писал он "существуют в равных пропорциях во всех классах общества и составляют примерно 2%. Если принять эту пропорцию, выйдет что в СССР их около 2 миллионов, среди них имеются наверняка и такие, что оказывают помощь социалистическому строительству, и неужели возможно подвергнуть заключению такое большое количество людей!".
По 121 статье до ее отмены Верховным Советом России в апреле 1993 г. прошли, по данным Минюста, примерно 60 тыс. человек (только в одном перестроечном 1989 г. – 538). А на письме Уайта, прежде чем выслать его на родину, "отец народов" написал: "В архив. Идиот и дегенерат. И.Сталин". Англичанин так и не понял, что не в "голубых" все дело... Это сегодня, когда сексуальным меньшинствам позволено жить как умеют, можно рассуждать о том, что травить их за отличие от нормы – все равно что вешать ярлык уголовника на одноногого или на члена общества слепых. Но даже просвещенный Запад пришел к пониманию этого не сразу. После соответствующих заседаний Суда по правам человека в Страсбурге и профильного комитета ООН уголовное преследование "голубой" и "розовой" любви было отменено в 1977 г. в Испании, а в Австралии – и вовсе в 1995-м, т.е. на два года позже, чем у нас.