|
Да-да, даже такие эфемерные существа как поэты не избежали оценки своих талантов в пересчете на количество экземпляров их творений, проданных в течение прошлого года! И кто, вы думаете, возглавляет хит-парад? Таки не угадаете! С огромным отрывом в 1770 экземпляров список открывает нетленный Сергей Михалков. Столь же нетленен, к моему удивлению, оказался Эдуард Асадов (6 место), чьи глубокоморальные вирши памятны мне еще по разрисованным сердечками тетрадкам одноклассниц. До сих пор ходят в народных любимцах Евтушенко, Ахмадулина, Вознесенский (7, 8 и 10 позиции), не окончательно забыты и такие имена как Кушнер, Ваншенкин и Резник (20, 28 и 34 места соответственно). С другой стороны, если не знать положения дел в современной нашей словесности, довольно странным может показаться то, что остросовременные и вездесущие, широко обсуждаемые благосклонной критикой имена – первооткрыватели новых поэтических горизонтов и прочая – отнюдь не блещут количеством купленных почитателями сборников. Так, Пригов скромно восседает на 16-м месте, между Гафтом и Казаковой, Кибиров оттерт на 23-ю позицию, а Рубинштейн – на 29-ю. Наверно, их покупают в каких-то других магазинах...
Что касается прозаических рейтингов, там дела обстоят еще любопытней. Сам принцип деления на коммерческую и некоммерческую литературу, далеко не очевидный и не "устаканившийся" еще в нашей словесности, применен здесь весьма условно и действует как примитивный типографский нож. Что, например, заставило составителей рейтинговой шкалы считать Пелевина, Улицкую и Проханова некоммерческими, а Стогоффа, Ширянова и Курицына – коммерческими авторами? Только то, что первые не проставили жанровых указателей в своих романах, а вторые не побоялись этого сделать? Однако разве является указание на жанр единственным признаком коммерческой ориентации текста?
Лидеры среди "коммерсантов" от литературы вполне предсказуемы: это Донцова (с огромным отрывом) и Акунин. Только 4-ю позицию занимает Маринина, что неудивительно – детективщику в философию лезть не след. Далее идут всем известные и опять-таки предсказуемые имена, а вот ближе к концу список начинает вызывать удивление. Лауреат премии "Национальный бестселлер" Юзефович (чьи детективы я бы, кстати, не стала так уж однозначно считать коммерческими) не слишком любим народом (41-е место), а его преемник по премии Проханов, проходящий по соседнему ведомству "непродажных", занимает там 12-ю позицию. Почему-то коммерческий Ширянов, будучи помещен среди тех, кого он, вероятно, считает собратьями по "серьезному" перу, перепрыгнул бы с 36-го на 15-е место, учитывая абсолютный показатель проданных книг. Через те же двадцать пунктов скакнул бы и Курицын (49-я "коммерческая" позиция), окажись он перемещен в параллельный список. Впрочем, принимая во внимание всего 74 проданных экземпляра его "Акварелей для матадоров", вероятно, следует предложить Курицину вернуться в ряды критиков – у него неплохо получалось.
Обращаясь к серьезной литературе, можно заметить, что авторы "со стажем" более популярны, чем новоявленные имена. Третье место, уступая лишь Улицкой и Пелевину, уверенно держит Солженицын. Люди продолжают активно читать Токареву, Васильева и Битова (6, 17 и 19), а менее известные и более молодые отодвинуты к концу списка. Что, впрочем, вполне естественно и, пожалуй, разумно.
Поучительность рейтингов "Литгазеты" проявляется также в том, что они подтверждают многое из того, что мы знали и без них. Например, то, что коммерческую литературу расхватывают на ура, а серьезную берут с разбором и в неизмеримо меньших количествах. А также то, что лауреаты (а уж тем более простые номинанты) различных наших премий с популярностью и раскрученностью имеют мало общего. Одним словом, нелицеприятная статистика, превращая наши догадки в уверенность, не оставляет нам возможности пройти мимо реалий современного литературного процесса. А также уклониться от вопроса: в чем, собственно, суть таланта и может ли он быть измерен простым сопоставлением цифр?
Поскольку статистика является порождением общества и в этом качестве, несомненно, противостоит свободно творящей индивидуальности, она вполне может сыграть отрицательную роль в классической паре противоположностей гения и злодейства. В самом деле, может ли творец – проще говоря, автор литературных текстов – ощущать себя как-то иначе, чем он видится толпе, то есть, пардон, читателю? С другой стороны, как узнать, что на самом деле думает читатель об авторах, не обращаясь к беспощадным статистическим фактам?..