От людей-детей до людей-идей

Читать в полной версии →
От полного недоумения до безоговорочного признания – та среда, в которой привык работать театр "Дерево". Но удивительно все-таки, что ее ухитряются создать всего лишь двумя спектаклями


ФОТО: derevo.org



Театру "Дерево", начавшему свой гастрольный тур по городам России двумя спектаклями в московском Театре эстрады, в прошлом году вручили "Золотую маску". После вручения номинацию ("Новация") срочно пришлось переименовать (в "Эксперимент"). Оно и правда: какая новация, когда театр существует двадцать лет. Он был основан в 1988 г. в Питере, в начале 1990-х уехал в Европу и ныне обитает в Дрездене, последовательно стремясь в своем искусстве пластической выразительности достичь предельной многозначительности и отрешенности. Когда художественный руководитель Антон Адасинский и его актеры основательно напрягутся, нужной степени отрешенности они достигают без проблем.

Это видно хотя бы по одному из их последних спектаклей, показанному в Москве прошлой весной и вошедшему сейчас в программу гастролей. "Кетцаль" основан на мифе ацтеков о птице со змеиной головой, за которой охотились ради роскошного хвоста. В этой постановке, за которую "Дерево" и получил "Маску", применен, кажется, весь арсенал религиозных символов и архетипов. Кажется даже, что актеры из плоти и крови работают в других театрах, а здесь обитают бесплотные люди-идеи.

Человек в этом спектакле как бы зависает между божественным миром и пространством демонической власти: он еще человекообразен, но уже не человекоподобен. Странные худые обнаженные существа с птичьими клювами почти на ощупь двигаются по сцене, превращаясь иногда в черные тени на фоне появляющегося сзади кровавого солнца. Огромная женщина-птица ("Дерево" на правах духовных наследников "Лицедеев" нередко используют в постановках ходули) призвана, вероятно, сосредоточить в себе все страшное и прекрасное, что присутствует в женском начале. В финале обнаруживает себя еще один, возможно, самый главный персонаж – вода. Актеры, переродившись из людей-идей в людей-детей, бултыхаются в ней и бьют руками и ногами по сцене, изображая счастье. Счастье – штука такая, сомнительная. Бог знает, может, и не изображают вовсе, а действительно в нем купаются. В концептуально перегруженном действии все детали не разглядишь и, тем более, не разгадаешь.

Примечательно, что все вышесказанное ко второму спектаклю "Дерева" отношения не имеет. Разве что вначале, еще до звонков – когда в фойе и на лестницах театра исполняли сольные танцевальные партии две юные бритоголовые полуобнаженные актрисы. Приседая на корточки, стелясь по полу и извиваясь, выворачивая руки и шеи, они передвигались между замершими зрителями, приглашая их за собой, в зал. На сцене они больше не появлялись, оставшись запоминающимся и не переложимым на слова видением. Кстати, бритоголовость – один из аргументов, часто всплывающий, когда "Дерево" в очередной раз принимают за секту. Секта не секта, но образ жизни явно от "нормальных" театральных трупп отличающийся: диеты, медитации и попытка в каждом движении поймать дыхание бога.


Фото: derevo.org

Впрочем, в самом "Однажды" дело ограничивается контактом с театральным духом. "Однажды" – спектакль гораздо более старый, чем "Кетцаль". И гораздо более земной. Он был поставлен в 1993 г. и посвящен Адасинским "всем клоунам, конечно Славе Полунину и "Лицедеям", с которыми я провел в 80-х несколько замечательных лет". Не то, чтобы в нем совсем не было концептуальности – уровень абстрактности здесь о-го-го. "И случилось, что полюбили друг друга два человека, и проснулся мир, почуяв Любовь... и драконы пещерные проснулись, и облака загорные; картонные полицейские и девять капитанов, судья-хитрец и купидон-самоучка, маяк-избушка, и Дура-Голова на колесах... И пришли посмотреть на Любовь Нога "Лида" и Единорог "Боря"", – так кратко пересказывают содержание сами создатели.

Но абстрактные идеи, типа "любви", "зла", "ревности", "зависти", в "Однажды" сами по себе не существуют, по сцене не ходят и в воде не плещутся, а даже наоборот – растворены в очень конкретных, безумно смешных и трогательных, мастерски и тонко сыгранных эпизодах. Клоун-бродяга, пытаясь завоевать официантку из ближайшего кафе, дарит ей цветы, появляется прямо из висящей на стене картины на морскую тему (с трубой от подводной лодки он устроит тут же целое мим-шоу), удирает на комете от космического гаишника и спускается в ад, чтобы разобраться с соперником. Официантка, похожая на балерину, с огромным воздушным бантом, который она часто кокетливо взбивает, – ни дать ни взять Пьеро в юбке. Ее лицу и телу, кажется, доступны все оттенки трагического. Чего стоит хотя бы сцена в проходе, когда она бредет куда-то, не замечая сопровождающих ее осветителя и оператора с картонной камерой. А заметив и одарив улыбкой и жестом великой усталой актрисы, спешит их покинуть, садится на край сцены и надолго красиво и печально застывает. И эта ее печаль, хотя и абстрактна в какой-то мере, очень даже понятна. От полного недоумения до безоговорочного признания – та среда, в которой привык работать театр "Дерево". Но удивительно все-таки, что они ухитряются ее создать всего лишь двумя спектаклями. Да, "удивительно" – это тоже типичное для них отношение.

Юлия ЧЕРНИКОВА |
Выбор читателей