Лукашенко не хочет объединяться с Путиным

26 декабря Высший Государственный совет Союза России и Белоруссии должен рассмотреть разработанный совместными усилиями проект Конституционного акта союзного государства. По заявлениям официальных лиц, уже в первой половине следующего года Конституционный акт может быть вынесен в обеих странах на референдум. Сомневаться в исходе народного волеизъявления едва ли приходится, так что путь к превращению нынешнего эфемерного Союза в полноценную конфедерацию, кажется, полностью открыт. Но так ли уж в действительности все гладко?

Выступая недавно в нижней палате белорусского парламента, премьер-министр братской республики Геннадий Новицкий заявил буквально следующее: "Россия не готова к уровню союзных отношений, прописанных в Договоре о создании союзного государства". Частным мнением это высказывание не назовешь. И у нас должностные лица высокого ранга обычно избегают демонстрировать излишнюю самостоятельность публичных суждений; в Белоруссии же вольности подобного рода, как представляется, вообще исключены. Но что же, собственно говоря, имел в виду г-н Новицкий? Неготовность России, оказывается, заключается в том, что "российская сторона выступает за интенсификацию процесса унификации национальных законодательств", а это, насколько можно понять логику белорусского премьера, противоречит принципу суверенности сторон, заложенному в упомянутом Договоре.

Но позвольте, может воскликнуть убежденный сторонник российско-белорусского единения, разве конфедеративное образование, к которому вроде как стремятся и Москва и Минск, не подразумевает устранение разрывов в национальных законодательствах – по крайней мере в том, что касается базовых принципов? И что конкретно не готова принять белорусская сторона?

Конституционное формирование союзного государства не может не означать то или иное ограничение национальных суверенитетов. Чей суверенитет будет ущемлен в превалирующей степени в случае России и Белоруссии – объяснять, думается, не надо. В белорусском обществе (главным образом, среди интеллигенции) по этому поводу развернулась достаточно оживленная дискуссия. Но рассмотрение многосложной проблемы российско-белорусской интеграции в целом – не предмет настоящих заметок. Попробуем лишь разобраться в позиции официального Минска.

То, что превращать свою республику в восьмой федеральный округ РФ ни Лукашенко, ни вся его чиновничья рать ни в коем случае не хотят, – это понятно. Но ведь и Москва – ни прямо, ни косвенно – в подобной плоскости вопрос, разумеется, не ставит и на державные права белорусского батьки особо не покушается. Речь идет о конструировании единого правового пространства и делегировании союзным органам некоторых строго определенных функций. Ущемление белорусского суверенитета будет выражаться, во-первых, в том, что унификация законодательств при существующих реалиях фактически сведется к имплементации российского права (кстати говоря, значительно более продвинутого) в белорусское, а во-вторых, в том, что так или иначе, но верховодить в союзных органах будет все-таки Россия. Все это, конечно, неприятно для поборников абсолютной "незалежнасці", однако иначе конфедеративное единение едва ли возможно. И если Лукашенко всячески ратует за союзное государство, то, надо думать, чем-то он поступиться все же согласен (иначе его политика по отношению к Москве была бы совсем уж полным лицемерием – впрочем, и такая точка зрения бытует). Повторим вопрос: какие конкретно выдвигаемые Москвой условия для официального Минска неприемлемы?

Послушаем далее г-на Новицкого. Мы категорически отвергаем, заявляет белорусский премьер, методы "шоковой терапии" в экономике. Вот где, выясняется, собака зарыта! Не требования демократизации политического режима, к чему в конфиденциальном порядке Москва также пытается склонить самоуправного батьку, а требования экономической либерализации так нервируют Минск. Если демократическую тень на полудиктаторский плетень еще можно навести, то рынок – категория конкретная: сымитировать экономическую свободу куда как сложнее, чем политическую.

Между тем перевод белорусской экономики на рыночные рельсы – минимально необходимое условие формирования общего экономического пространства. В свою очередь, без объединения экономических систем о каком вообще союзном государстве может идти разговор? И что же все-таки столь страшит белорусских товарищей? – ведь, как показывает постсоветский опыт других республик, включая Россию, в условиях рынка номенклатурная бюрократия вполне успешно может не только сохранить, но и упрочить свою экономическую власть. А страшит, по всей видимости, главным образом, не собственно внутренняя либерализация (хотя и подобные опасения имеют место – отказ от экономического администрирования подточит социальные опоры режима), но перестройка двусторонних экономических отношений. Мы здесь опять-таки не будем затрагивать такие тонкие сферы, касающиеся национального суверенитета, как координация экономической политики и тем более переход к единой валюте (с утратой Национальным банком Белоруссии эмиссионных функций). Минск в принципе не готов – даже при сохранении всех суверенных прерогатив – к рыночному взаимообмену с Россией и открытию внутреннего рынка для российского капитала.

При общении хитрого Лукашенко с "идеалистом" Ельциным и интеграция была большей частью "идеалистической", иначе говоря, декларативной: один пышный договор о единстве сменял другой при нулевом реальном сближении экономических систем. В этом для белорусского лидера не было абсолютно никакой необходимости: сказал красивый тост за вечную дружбу, эффектно разбил осушенный бокал – и очередная порция безвозмездного вспомоществования в кармане. С "прагматиком" Путиным прежние хитрости не проходят. Нынешний хозяин Кремля придерживается простого правила: "дружба дружбой, а денежки врозь" – "что заработаешь, то и полопаешь". Конечно, субсидии младшему брату в одночасье не прекратились, но вопросы интеграции ставятся теперь предметно и жестко.

Рынок, между тем, вещь сама по себе суровая. Изменение принципов экономических взаимоотношений и устранение на их пути административных барьеров, включая общую либерализацию белорусской экономики, не сулит Минску радужных перспектив. Предстающие доселе как бы виртуальными формы его экономической зависимости от Москвы могут материализоваться столь весомо, грубо, зримо (растущие долги, переход в российскую собственность промышленных активов, утрата контроля над банковской системой и т. д.), что все рассуждения о национальном суверенитете иначе как своего рода кафкианство восприниматься уже не будут.

Не удивительно, что Лукашенко, всем пылом своей славянской души выказывавший горячее стремление к объединению – на вербальном уровне – с Россией Ельцина, ныне отнюдь не проявляет былого энтузиазма. Но, с другой стороны, и деваться ему особо некуда. Москва ведь может и завернуть финансовый краник, а имидж на Западе безнадежно испорчен. Остается одно – отчаянно торговаться, чтобы каждый крохотный кусочек суверенитета сбыть по цене "незалежнасці" в целом.