Очумевший император

Убивая отцов и сыновей, оскверняя жен, кроваво бесчинствуя, назначая бедствия, как праздники, и превращая праздники в бедствия, Калигула преподает урок бессмысленности мира. Он больше изображает безумие, чем безумен на самом деле


Фото: newizv.ru



Размышления о границах личной свободы преследуют человечество, наверное, с тех самых времен, когда само слово "свобода" обрело подлинный философский смысл, со времен распространения гуманизма. Не одна революция, призванная подарить людям свободу, утонула в их крови, и однажды стало ясно, что безграничная свобода одного неминуемо выливается в ущемление свободы другого.

Альбер Камю, один из блестящих представителей французского экзистенциализма, взглянул на безграничность свободы не как на абсолютное зло, но как на трагедию личности, противопоставившей завуалированной абсурдности существующего миропорядка явный и кровавый абсурд собственного безумия. Тяжелая и туманная философская образность "Калигулы" Камю обретает резкую конкретность, стоит лишь вспомнить, что написана пьеса в 1945 году. Образ великой войны как воплощенного безумия мира станет заглавным героем романа Камю "Чума", где в охваченном эпидемией южном городке испытание апокалипсисом проходят человеческие нравственность и рассудок. "Я заменяю чуму", – заявляет Калигула.

И в этой пьесе Камю словно изучает чуму изнутри. Десятью годами раньше французский режиссер и теоретик Антонен Арто написал эссе "Театр и чума", где также рассматривал болезнь как философскую категорию, приписывая ей священные свойства и сравнивая даруемое ей освобождение с тем, какое должен давать истинный театр.

Заглавную роль в спектакле Павла Сафонова "Калигула", представленного на сцене театра Вахтангова, исполнил Владимир Епифанцев. Талантливый актер и питомец Щукинского училища, он, однако, более известен театральному миру как авангардный режиссер, любитель оглушать зрителей душераздирающими воплями и заливать сцену реками свекольного сока.

Епифанцев, несомненно, стал главным событием спектакля. Сложный, требующий дотошной режиссерской разработки драматургический материал в руках Павла Сафонова не только не обрел определенной ясности, но, напротив, усложнился. Сафонов перенасытил пространство спектакля смутными метафорами и туманными эффектами – в буквальном смысле, потопив сцену в клубах дыма. Поддавшись завораживающим хитросплетениям текста Камю он, кажется, сам совершенно в них увяз. Во всяком случае, заморочил публику, которой с огромным трудом удавалось – если, конечно, удавалось – улавливать нить бесконечных речей и споров.

Впрочем, надо отдать должное художникам – сценографу Станиславу Морозову и автору костюмов Марии Даниловой: спектакль получился красивый, хотя красота его и была не всегда театральной. Броскость и резкость красок, некоторый гигантизм и сюр навевают порой ассоциации то ли с компьютерной игрой, то ли с музыкальным клипом. Но в качестве фона для фантазий безумного императора, пожалуй, в самый раз.

Итак, повторюсь, Епифанцев стал центром постановки. Не только потому, что играет центрального персонажа, и вовсе не потому, что плохи были другие актеры – в спектакле в основном заняты молодые артисты театра Вахтангова, и все они, без исключения, очень хороши.

Епифанцеву удалось, не раскрывая загадки, ухватить самую суть образа Калигулы. В его игре нет ни одного ответа, только бесчисленные вопросы Камю, однако таинственность эта не мешает герою выйти не просто живым, но одушевленным из морока пьесы. После смерти страстно любимой сестры Калигула впадает в безумие, ибо бессмысленность и несправедливость ее гибели наводят его на мысль об абсурдности мира вообще, и он решает играть по законам этого мира, одновременно противопоставив себя ему. Калигула ощутил свою несвободу, оказавшись не в силах противостоять смерти Друзиллы, и теперь одержим одним сумасшедшим желанием – достичь абсолютной свободы. Что в этом для него – месть всему человечеству, изощренный способ самоубийства, мучительная попытка познания законов бытия, – Владимир Епифанцев не открывает зрителю. Такое ощущение, что он постиг этот образ не на интеллектуальном, но на чувственном уровне. Огромный по объему материал роли был усвоен, да и практически присвоен актером полностью, без провалов и белых пятен, что говорит о подходе скорее критическом, нежели эмоциональном, либо о поистине потрясающем чутье артиста.

Убивая отцов и сыновей, оскверняя жен, кроваво бесчинствуя, назначая бедствия, как праздники, и превращая праздники в бедствия, Калигула преподает урок бессмысленности мира. Он больше изображает безумие, чем безумен на самом деле. Епифанцев превращает это в изощренную игру. Его Калигула лицедействует с экстатической увлеченностью. Он меняет наряды, как экстравагантная прима. Он поглощен любованием собственным телом, прекрасным, как у титана, и подчиненным ему до последней жилки. Ни слова, ни движения в простоте. Однако каждое мгновение его преувеличенная, циничная театральность готова сорваться глухое, бескрайнее отчаяние. Эта театральность походит на изощренный, но слишком явный грим, который можно стереть одним движением руки.

Но Епифанцев не открывает лица Калигулы. Даже напротив – во втором действии его лицо в самом деле покрывает яркая маска грима. На грани между явью и дурным сном, фарсом и трагедией, жестокостью и жертвенностью существует его помешанный император. Недавно исполнивший в "Чайке" Павла Сафонова роль Треплева, этой новой работой Владимир Епифанцев снова подтверждает лирическую природу своего театрального дарования. Похоже, правда, что именно эта лирическая чувствительность и чувственность, придающие ему на сцене завораживающее обаяние, губят его режиссерские работы. Впрочем, речь не о них. Актерский талант Епифанцева несомненно получил новое подтверждение в роли Калигулы, пораженного смертельной болезнью – "смертельной для других", как сказано у Камю.

"Калигула" Альбера Камю, театр им. Вахтангова; ближайшие спектакли – 2, 7 и 16 июня.

Выбор читателей