Мы будем творить, пока мы мыслим

ФОТО: museum.ru

Творческое наследие замечательного художника первой половины прошлого столетия Михаила Соколова долгое время оставалось неизвестным широкой публике. А все потому, что его имя никогда не фигурировало в списках крупнейших творческих объединений этой противоречивой эпохи, хотя уже после заката советского авангарда Соколов неоднократно страдал за свою откровенную "левизну". Практически не примыкавший к художественным группировкам 1910-20-х годов, он предпочитал работать сам по себе. Несмотря на явные заимствования у французских мастеров, у художника была своя манера, которую всегда можно было узнать с первого взгляда. Ему пытались подражать многие современники и последователи, а специалисты и по сей день говорят о феномене "школы Соколова".

На столичную художественную сцену Соколов попал довольно поздно, когда ему было под тридцать. Это случилось в середине 1910-х. До того он некоторое время учился в Строгановском училище, которое не закончил; затем попал на военную службу и служил во флоте. Он долго искал свою манеру письма. Его тогдашние художественные увлечения – это Михаил Врубель и художники-эстеты из объединения "Мир искусства". В начале следующего десятилетия Соколов, как и многие другие, переживает увлечение кубизмом. Однако кубизм в его творчестве постепенно вытесняется влиянием искусства европейских мастеров, причем не только последнего времени, что было довольно распространено для той эпохи, но и совсем старых, от Ренессанса и барокко до романтизма. Уже в конце 1910-х – начале 1920-х Соколов берется за такую тематику, которая делает очень заметным его постепенный отход от кардинальных путей движения современного ему искусства. В духовных и пластических поисках он был близок художникам объединения "Маковец" и его лидеру В.Н. Чекрыгину. Значительное место в творчестве Соколова занимает в эти годы образ святого Себастьяна, что представляет собой едва ли не первый опыт обращения к этому образу русского художника вообще. Для того чтобы придать ему некоторую актуальность, Соколов часто привносит в изображения святого элементы кубизма – неожиданные сопоставления треугольных плоскостей, срезы и отсечки.

Фото: museum.ru

К середине 1920-х вырабатывается его неповторимый стиль. Работая короткими, нервными, "цепляющими" штрихами в графике и примерно такими же мазками в живописи, Соколов словно стремится удержать открывшийся ему образ, в котором есть нечто невыразимое. Он готов был помногу раз вызывать его из небытия, дабы он мог раскрыться перед ним как-то по-другому. Поэтому полноценнее всего Соколов мог передавать свое понимание образа в длинном ряду произведений, связанных одним мотивом и нередко (но отнюдь не всегда) выполненных и в живописи, и в графике. Он называл их циклами, подчеркивая тем самым важный для него момент кругового вечного возвращения к идеалу, который некогда был явлен ему. К его самым известным живописным и графическим циклам относятся "Страсти", "Французская революция", "Музыканты", "Всадники", "Прекрасные дамы", "Уходящая Москва", а также циклы миниатюр, выполненных в лагере, куда он попал в конце 1930-х.

Став художником против воли семьи, Соколов прошел нелегкий жизненный путь. Судьба преподносила ему разные сюрпризы, от службы в армии до сталинских лагерей, где художник писал стихи и делал чудесные графические миниатюры на конфетных обертках, посылая их в Москву (так появился цикл "Тайга"). Выйдя на свободу, он, будучи уроженцем Ярославля, поселился в Рыбинске, зарабатывая себе на хлеб уроками рисования в местном доме пионеров. Жены бросали его, заработанные деньги куда-то пропадали, друзья, случалось, предавали. Но все внешние несчастья не мешали Соколову счастливо жить в мире своих грез, создавая удивительно изысканные картины. Он писал: "...несмотря на всю бессмыслицу и толчею окружающего, жизнь есть и мы живем. Она в нас, в нашем творчестве, а не творить мы не можем (плохо ли, хорошо ли – это вопрос другой), и мы будем творить, пока мы мыслим, а другого положения я не признаю".

В экспозицию персональной выставки Михаила Соколова, открывшейся в залах Государственной Третьяковской галереи, вошло свыше 200 графических листов и около 50 живописных полотен художника, а также архивные материалы. Помимо работ из Третьяковской галереи, на выставку поступили произведения из Ярославского художественного музея и частных коллекций.