Спектакль без героя

Театр Et cetera под руководством председателя Союза театральных деятелей Александра Калягина славится своим разнообразием. Оно, конечно, не только в специально заказанных для театра креслах, о которых каждый раз напоминает объявление перед спектаклем, и разве что ленивый не писал о них. Разнообразие, не менее яркое, чем в интерьерной политике, еще и в политике театральной. Если взглянуть на список драматургов, по чьим произведениям идут спектакли, то окажется, что там сплошь громкие имена. Шекспир, Чехов, Шоу, Жарри, Беккет, Угаров. Правда, все это имена из совершенно разных систем координат и театральных школ. Теперь к ним прибавилось еще одно. Молодой режиссер Уланбек Баялиев поставил раннюю пьесу крупного немецкого писателя и едва ли не более крупного театрального теоретика Бертольда Брехта "Барабаны в ночи".

Хотя Брехт драматург и крупный, а в советское время в связи с его подчеркнуто марксистскими убеждениями – и особенно популярный, "Барабаны в ночи" (или "Барабанный бой в ночи") ни особой известности, ни особой сценической истории не получили. Может, дело в том, что написана эта пьеса была совсем молодым 21-летним человеком, интересующимся скорее литературой, чем театром. Может, текст каким-то образом проявляет, что написан был не по настойчивому зову сердца, а исключительно для заработка. Впрочем, вероятнее всего, сыграло роль отношение самого автора. С высоты прожитых лет и исповедуемой пролетарской религии он считал пьесу не столько неудачной, сколько идеологически неверной. "Я почти ничего определенного не знал о русской революции, но даже скромный опыт, который я приобрел в качестве солдата-санитара зимой 1918 года, давал мне возможность смутно ощущать, что на сцену выступила совсем другая, совсем новая сила всемирно-исторического значения – революционный пролетариат. Видимо, моих познаний не хватало на то, чтобы показать всю серьезность пролетарского восстания зимы 1918/1919 года; их оказалось достаточно лишь для того, чтобы показать несерьезность участия в этом восстании моего "героя"-скандалиста".

"Герой" Брехта, которого даже автор презрительно берет в кавычки, – это солдат Андреас Краглер, вернувшийся домой после четырех лет плена. Застав невесту Анну беременной и помолвленной с местным бизнесменом, он присоединяется к восстанию, вспыхнувшему в городе. Это то самое восстание 1919 года, которое было инициировано группой "Спартак" под предводительством Карла Либкнехта и Розы Люксембург. Но Анна, неожиданно решившая вернуться к бывшему жениху, быстро гасит его революционный пыл. От боя барабанов он бежит домой к чистой рубашке, теплой постельке и заманчивой перспективе "размножаться".

Поздний Брехт настойчиво просит зрителей испытывать к своему раннему герою не симпатию, но антипатию. Какое чувство должен вызывать герой Уланбека Баялиева, по спектаклю не совсем ясно. В городе, похожем на заброшенный завод, в котором, как снег, бесконечно сыплются листовки и как молнии сверкают взрывы (художник-постановщик Юрий Гальперин), Валерий Панков играет простого жизнерадостного парня. Жизнелюбие проявляется в предельности любого совершаемого им действия. Если отчаивается от неверности невесты (в широком, но нередко холостом исполнении недавней выпускницы РАТИ Натальи Ноздриной) – то до окаменения лица. Если сдруживается с бедняками и проститутками – то до самого интимного обнажения души. Если поет песни – то во весь голос.

Но в каком смысле интерпретировать его максимализм, не понятно. Прав он, когда меняет невесту на баррикады, или прав он в момент совершения обратного обмена? Прав он, когда обнимает жмущуюся к нему добрую проститутку (Евгения Сирота), или прав он, когда накрывается с женой одеялом? В некоторых режиссерских решениях явно читается какой-то намек, но какой именно – разобрать сложно. Например, в финале Андреас и Анна возвращаются домой и вместо одеяла укутываются листом жести. Означает ли это, что им жестко будет спать и жестко будет жить вдали от народного восстания? Означает ли это, что холод всегда будет присутствовать в их отношениях? Означает ли это, что выбранный ими путь слишком скользкий? И то, и другое, и третье вполне возможно, как возможны и десятки других вариантов.

Из-за рыхлости режиссерского месседжа и, самое главное, неочевидности причины обращения к пьесе размываются и остальные сценические детали. Антураж черно-белого фильма, в котором поставлен спектакль, остается эффектным, но бессмысленным фоном. Очень красиво выпускается дым из стен, двигаются по сцене необычной формы черные столы, падают белые листовки, разгорается, слабеет, ослепляет зрителей свет (художник по свету Евгений Виноградов). Но главный вопрос брехтовского произведения – в кавычках или все-таки без кавычек пишется "герой Андреас Краглер" – так и не получает какого-либо ответа.