Истина в вине (In culpa veritas)

Разве допустимо в антитеррористическом раже сыпать бомбы направо и налево? – возмущаются (в основном, потихоньку) рафинированные европейцы по поводу американской политики. Как можно, пусть даже в ответ на теракты, устраивать эти ужасные "зачистки" чеченских селений, ведь страдают ни в чем не повинные люди? – открыто негодуют в адрес Москвы европейские гуманитарии. Когда Путин заявил о возможности превентивных ударов в том числе по финансовым и идейным вдохновителям террора ("где бы они ни находились"), какой поднялся шум! И уж полному остракизму подвергается со стороны просвещенной и щепетильной Европы нынешнее руководство Израиля.

Мало того, что израильские власти устраивают военные рейды и обстрелы палестинских территорий (на языке европейцев это называется "несоразмерным применением силы"), неся кару не столько террористам, сколько мирным обывателям, так ведь теперь объявлено о переходе к совсем уж крутым мерам. В попытке воздействовать на последнее человеческое чувство, остающееся в душе фанатика, – любовь к родным, – израильтяне вернулись к давно, казалось, забытой тактике – сносу домов и конфискации имущества у родственников террористов-камикадзе. Это вызвало неслыханную бурю возмущения и сильнейший со времен Гитлера всплеск антисемитских настроений в Европе. Как же, нарушены священные законы Моисея – "сын за отца, равно как отец за сына, не отвечает". Впрочем, для "цивилизованного мира", еще 2000 лет назад сменившего Закон на Благодать и с тех пор живущего "sub Gratia" (последние лет сорок – "при благодати" в буквальном смысле), было бы слишком большим лицемерием упрекать евреев в том, что те не желают жить "sub Lex" ("под законом"). Нет, осуждение идет по линии ценностей, которые прежде именовались христианскими, но затем были переименованы в общечеловеческие. Пред Богом нет ни иудея, ни эллина – все равны, и каждый сам ответит за свои поступки в условленный час. Воплощения в земной жизни этой евангельской истины Европа жаждала многие столетия.

Принцип персональной ответственности за конкретное деяние – альфа и омега европейского правосознания. К этому примыкает и следующий принцип: "Пусть лучше 100 преступников уйдут от возмездия, чем пострадает один невиновный". Восторжествовавший в юридической науке Англии уже к началу XVIII века, данный постулат казался тогда чем-то необыкновенно передовым и потому спорным, однако в силу постепенного смягчения нравов, естественного спутника материального достатка и просвещения, истинно христианские ценности возобладали не только в умах, но и в судебной практике всего "цивилизованного мира". Требование максимальной объективности в расследовании и высшего милосердия при вынесении приговоров неизбежно вело правосудие к черте, за которой защита прав подозреваемого непосредственно переходит в поощрение преступника безнаказанностью. То, что в Западной Европе эта граница уже пройдена, при взгляде "со стороны" кажется очевидным. Мало-помалу осознание свершившегося приходит и к самому европейскому обществу. Кризис, поразивший образцовое некогда здание судебной системы Великобритании, готов вот-вот опрокинуть ее центральный столп – жюри присяжных. Формальной причиной сему послужила неспособность правоохранительной системы одолеть растущий вал преступлений против детей, совершаемых на сексуальной почве. Между тем сложность здесь исключительно в судебном доказательстве вины подозреваемого, тогда как вызвать осуждение маньяка-педофила присяжными – проще простого, для этого вообще не надо никаких специальных усилий. Представляется, что спектр проблем британского правосудия гораздо шире, нежели борьба с преступлениями указанного рода, а в недалеком будущем может еще более увеличиться.

Вообразим на минуточку, что на территории Соединенного Королевства вспыхивает террористическая война, по своим масштабам и тактике сопоставимая с ближневосточной. Когда семнадцатилетний прихожанин центральной лондонской мечети, наслушавшись проповедей муллы Омара Бакри Мохаммеда (оправдывающего акции 11 сентября 2001 года) или начитавшись книжек о том, что ислам – это будущее Британии, пойдет и взорвет себя вместе с двумя-тремя десятками подданных Ее королевского величества, то, спрашивается, кого и за что сажать на скамью подсудимых? Принцип персональной ответственности здесь неприменим – за физическим отсутствием непосредственного исполнителя. Так что же, деяние останется без возмездия? Проповедника или издателя, с чьей книгой юный фанатик отправился на религиозный подвиг, если и можно осудить, то только за "разжигание религиозной розни", но никак не за соучастие в теракте. "Духовному наставнику", пославшему на гибель подростка, нельзя инкриминировать даже доведение до самоубийства. И уж тем более невиновными окажутся члены общины, среди которых рос, на которых смотрел и которых слушал будущий шахид.

Однако закон продемонстрирует здесь свое бессилие не только из-за отсутствия обвиняемого. Проблема в том, что "общечеловеческие ценности" таковыми в действительности не являются. Сила суда в правде, а когда обнаруживается, что "правды" две, то как прикажете поступать? Неся смерть мирным людям, террорист-камикадзе искренне убежден в своей правоте – он исходит из презумпции виновности всех граждан враждебного ему государства (племени). Удивляться тут нечему: то, что в Европе называют экстремизмом, в наибольшей степени свойственно как раз народам с мощными внутриплеменными связями, не знающим понятия индивидуум. Изменить менталитет нации волевым решением невозможно, остается принять его как факт. "Право" и "справедливость" не даром однокоренные слова. Правовые нормы должны отражать представления о справедливости – в противном случае они не будут понятны, а значит, не будут эффективны. Если принцип круговой поруки кажется людям единственно возможным и справедливым, то почему их нужно судить по стандартам Европы? Тем более что конечная цель террора "нового типа", направленного не против государственных и общественных деятелей, а против рядовых граждан, – уничтожение чуждой системы ценностей, включая те самые правовые стандарты; фанатик убивает "неверных" как физических носителей ненавистной ему идеологии, его цель – не конкретные индивидуумы, а вся враждебная популяция. Давайте, хотя бы в качестве повода для дискуссии, рискнем сформулировать тезис, против которого наверняка поднимут вой все "правозащитники": борьба с описанной разновидностью террора не может быть результативной, если вести ее исключительно в границах традиционного для европейской цивилизации правового поля; если удары наносить только по террористам и террористическим организациям, не трогая род, общину, племя, изо дня в день пестующих и вдохновляющих террористов. Иначе говоря – если не исповедовать в этой борьбе принцип коллективной ответственности, равно как принцип индивидуальной ответственности не только за конкретные преступные деяния, но также за идейное подстрекательство к оным.

Конечно, представленная выше позиция весьма уязвима. Достаточно вспомнить нашу собственную историю: так, в первый раз – то есть еще до процесса по делу "троцкистско-зиновьевского объединенного центра" – Зиновьев и Каменев были осуждены не за что-то конкретное, а за создание в стране такой атмосферы, в которой стало возможно убийство Кирова. Однако, во-первых, идеи можно использовать по-всякому, а во-вторых, абсурд (причем чаще всего именно в форме трагического фарса) является логическим концом любой идеи, превращенной в фетиш и воплощаемой с тупой последовательностью. Ведь даже из слов Христа ("кто из вас без греха, первый брось в нее камень") можно вывести принцип сталинского правосудия: "был бы человек – статья найдется".

Между тем тезис о том, что наказания без вины не бывает, выдвинул еще Федор Михайлович Достоевский против Дмитрия Карамазова (который хоть и не убивал, но хотел убить и получил по полной). В том же романе Достоевский проводит и мысль о разделении вины между непосредственным исполнителем и "идейным вдохновителем" преступного деяния. Во взаимоотношениях Ивана Карамазова и лакея Смердякова великолепно показано, как преломляется отвлеченное философствование интеллектуала в кривом зеркале души дикаря. При сколько-нибудь внимательном чтении книги не остается сомнений, кого именно обвиняет автор в убийстве.

Но почему все-таки Европа столь упорно держится за принципы, которыми, вероятней всего, рано или поздно все равно придется поступиться ради элементарного самосохранения? На чем, собственно говоря, держится авторитет "общепринятых" этических норм, не позволяющих карать человека за преступление, которое он сам непосредственно не готовил и не совершал? Основание, на первый взгляд, самое что ни на есть солидное. Обобщая исторический опыт, можно сказать, что во все времена и у всех народов главная цель, ради которой возникали государства, сводилась к тому, чтобы пресечь (или хотя бы ограничить) кровную месть, то есть превратить ответственность коллективную в персональную. В этом русле протекала деятельность пророка Моисея, римских децемвиров, франкских королей начиная с Хлодвига I, киевского князя Ярослава Мудрого и его потомков Ярославичей. Но, согласимся, трудно себе представить, чтобы кто-либо из перечисленных "политических лидеров" так позорно, как некоторые современные деятели, спасовал перед вызовом, брошенным цивилизации. Стало быть, дело не только и даже не столько в правовых традициях, сколько в чем-то другом.

Полная свобода личности (не нарушающая свободу других людей) – вот что провозгласил XIX век мерилом всех этических норм. Во второй половине XX века права и свободы индивидуума превратились в "священную корову", которую государство не только не смеет трогать, но должно всячески оберегать и лелеять. Последовательное проведение такой линии, по сути, исключило ответственность за слова, об опасности чего предостерегал столь любимый европейскими интеллектуалами Достоевский. Однако, повторимся, возведение какой-либо идеи в догмат неизбежно оканчивается абсурдом; абсолютная личная свобода не является здесь исключением. Сохранение стерильной чистоты данной идеи требует сегодня жертвовать общественной безопасностью. В "Декларации независимости Соединенных Штатов" на первое место среди неотъемлемых прав было поставлено право на жизнь, а уже потом – на "свободу и стремление к счастью"; 226 лет спустя оказывается, что права личности – это одно, а физическое существование личности – другое.

Правда, указанное противоречие легко снимается, если "жертвовать" приходится чужой безопасностью. Когда жареный петух клюет в твою собственную задницу, взгляды меняются. В тех же Соединенных Штатах, поднявших факел свободы на запредельную даже по европейским меркам высоту, нынче создают ведомство покруче приснопамятного КГБ и сажают под арест "лиц арабской национальности", придерживающихся ваххабитских взглядов. Впрочем, и Европа не лыком шита: пока гуманитарии требуют от России прекратить "геноцид чеченского народа", чиновники этот самый народ в шенгенское пространство не пускают, причем исключительно по "пятому пункту". Получается, что формула коллективной вины уже применяется, хотя и в извращенном виде. Решатся ли европейцы честно пересмотреть или хотя бы скорректировать базовые принципы своей правовой системы и отказаться от пресловутых "двойных стандартов"? Страшно подумать, какой петух и в какой Зюйд-Вест должен для этого клюнуть...