Почему россияне такие бедные

Со времен Петра Великого Россия все пытается и никак не может угнаться за Западом. Бывало, почти сближались по уровню экономического развития (в 60-е годы прошлого века, например), но затем дистанция вновь увеличивалась. Почему так? Может, причины не только в сковывавших движение политико-экономических структурах, но глубже – в нашем менталитете, культуре, пристрастиях (в силу чего и эти самые структуры, трансформируясь, не меняют свою сущность)? Формально у нас сейчас политическая и экономическая свобода – то есть, вроде бы, все как у "них". Но не мечтая больше перегнать Америку, сможем ли мы догнать хотя бы Португалию, которая 40 лет назад по показателю ВВП на душу населения плелась далеко позади нас? В мире нет примеров эффективной нерыночной экономики, но и рынок (на определенном этапе неизбежно генерирующий демократию) сам по себе еще не гарантирует эффективность. За примерами далеко ходить не надо: с одной стороны, очень похожая на нас (или мы на нее) Латинская Америка, с другой – восточно-азиатские "тигры".

Знаменитая формула Маркса "общественное бытие определяет общественное сознание", наверное, все же справедлива. Но очевидно, что справедлива и обратная (или прямая?) связь: общественное сознание – мощный фактор, от которого зависит характер и темпы материального развития. В обоснование своей формулы Маркс прослеживал, в частности, становление западноевропейского капитализма от "великих географических открытий", стимулировавших переход к мануфактурному производству, до промышленной революции, показывая, как изменения в организации и орудиях труда меняли сначала производственные отношения, а затем и все общественные институты. Но ведь почему-то китайцы, бывшие на протяжении многих веков "впереди планеты всей", не поплыли открывать Америку. Периоду материальных преобразований в Европе предшествовал переворот в мозгах (Возрождение, Реформация); переоборудование "идеологической надстройки", вызванное промышленной революцией, лишь завершило институциональное оформление такого переворота.

Общеизвестно рассуждение Макса Вебера о том, что протестантская этика с ее проповедью трудолюбия, бережливости, материального успеха послужила мощным импульсом экономического развития Западной Европы и Северной Америки. С конца XIX в. (с энциклики папы Льва XIII "Rerum novarum...") и особенно после Второго Ватиканского собора (1962-65 гг.) значительную трансформацию претерпела католическая церковь. При всех различиях внутри западного христианства общим знаменателем для западной культуры в широком смысле стало возвышение личности, поощрение индивидуализма, свобода и права человека. Между тем в традиционных этических системах, в частности в православии, эти ценности не только не признаются, но категорически отвергаются.

Иерархи Русской Православной Церкви (а равно их былые гонители из коммунистического лагеря) противопоставляют "секулярному либеральному гуманизму" "традиционные ценности русского народа": "Соборность, самоограничение, приоритет духовного – над материальным, жертвенности и долга – над потребительством и эгоизмом, любви и справедливости – над правом сильного". Слов нет, звучит красиво. Однако может ли утверждение этих ценностей позволить России совершить цивилизационный рывок в XXI веке? Мировой опыт показывает, что именно западные либеральные ценности, расковывающие творческую инициативу и предпринимательство, обеспечивают материальный прогресс, без которого едва ли возможно и духовное здоровье нации. В эпоху глобализации странам с укоренившимися традиционными ценностями грозит упадок и маргинализация.

На тему влияния ментального фактора на состояние экономики в научных кругах ведется довольно активная дискуссия. Более широкая аудитория могла ознакомиться с идеями научного руководителя Высшей школы экономики профессора Евгения Ясина, с которыми он в последнее время неоднократно выступал, представляя свой доклад "Модернизация экономики и система ценностей", прочитанный в апреле с.г. на IV международной конференции "Модернизация экономики России. Социальные аспекты". Ясин подчеркивает, что связь между принятыми в обществе этическими нормами и уровнем благосостояния несомненна. Именно исконно-посконная, с советскими примесями, система ценностей стала едва ли не главной причиной всех деформаций после крушения тоталитарного режима – беспорядочного распределения собственности и власти с концентрацией их на одном полюсе при росте бедности на другом, преступности, чудовищной коррупции, теневой экономики. Без серьезных изменений в системе ценностей, культуре, неформальных институтах никакой экономический рывок невозможен. Это узловая проблема следующего этапа экономических преобразований, и именно из этого исходит принятая три года назад программа Грефа, реализация которой в настоящее время пробуксовывает.

Отмечая, что "Запад обладает наиболее продуктивной системой ценностей и это обусловливает его лидерство в развитии и процветании", Ясин не согласен с теми, кто считает, что в России эти ценности не приживутся по определению. Поборники традиционной российской системы ценностей, безусловно, правы, утверждая, что в нашей стране всегда большее значение придавалось духовному, а не материальному началу, коллективизму, а не индивидуалистическим устремлениям. "Но дело, – говорит профессор, – не в том, хорошо это или плохо, а в том, содействует или не содействует данная система ценностей развитию страны и благосостоянию граждан". Вообще говоря, нынешние наши ценности – это "трехслойный пирог наших государственных символов" (византийский герб, советский гимн, демократический триколор). При этом ценности советского периода во многом повторяли традиционные (хотя вследствие урбанизации они, разумеется, не могли не трансформироваться), поскольку само общество по существу оставалось феодально-иерархическим.

Несмотря на всю свою привлекательность, традиционные русские ценности, по мнению Ясина, в целом низкопродуктивны: "Они в значительной степени отражают отношения архаичного общества с аграрно-феодальной экономикой и иерархической структурой власти". Эти добродетели имеют свои оборотные стороны – недостатки, являющиеся продолжением достоинств, а то и просто пороки, к коим общество относится достаточно терпимо. Так, духовность может быть продуктивной, но ее противопоставление западному материализму выступает тормозом на пути к экономическому процветанию. Продуктивной ценностью является коллективизм, если он понимается как стремление и способность к сотрудничеству, но он может также сопровождаться подчинением личности коллективу. Такие ценности традиционного общества с иерархической социальной структурой как самопожертвование, жертвенность и связанные с ними покорность, долготерпение позволяют власти не считаться с личностью, игнорировать или узурпировать ее права. В этих целях может эксплуатироваться и идея соборности (идея достаточно расплывчатая, ее можно трактовать и в духе гражданского общества, то есть в корреляции с либеральными ценностями). Другой блок ценностей – отношение к труду и успеху. В соответствии с традиционными представлениями, труд должен быть в удовольствие и приносить радость. Но отсюда также представление о труде ради хлеба насущного как о наказании; труд же ради извлечения прибыли – и вовсе нечто предосудительное. Оборотная сторона – лень, бездеятельность, неорганизованность. Контрпродуктивной является и такая, казалось бы, замечательная ценность как нестяжательство, поскольку оно подрывает стимулы к труду и бережливости, к предприимчивости, ограничивает потребности. Примеры можно множить и множить.

Противники "секулярного либерализма" обычно ссылаются на пример Японии, Китая и других государств Восточной Азии, сумевших адаптировать традиционные ценности к реалиям индустриальной эпохи. Трудолюбие и иерархия, свойственные конфуцианской культуре, соединенные на начальном этапе с западными технологиями, действительно обеспечили мощный экономический рост. Однако в постиндустриальную эпоху данные ценности превращаются в тормоза. Трудности, переживаемые ныне Японией, связаны именно с этим. Ясин прогнозирует, что в дальнейшем и другие восточно-азиатские страны столкнутся с аналогичными проблемами: рано или поздно они "должны будут либо пожертвовать традиционными ценностями, особенно авторитаризма, иерархии, персонализации всех отношений, либо начнут отставать".

Так или иначе, но конфуцианская модель – не для нас. Для России важен опыт Латинской Америки и Испании. В первом случае это опыт отрицательный – укорененность традиционной культуры (клановость, централизация, авторитаризм, отношение к труду как к повинности и пр.) до сих пор выступает непреодолимым препятствием подлинной модернизации экономики и общества. Опыт Испании – положительный: реформы (начавшиеся еще при жизни Франко) привели к кардинальным изменениям в общественном сознании и институтах, что, в свою очередь, позволило совершить впечатляющий экономический "марш-бросок".

Многочисленные социологические исследования показывают, что в российском обществе медленно, но верно происходит смещение в сторону либерально-индивидуалистических установок. Кстати, ценности традиционные во многом были порушены уже на последней стадии "развитого социализма" (в том числе с негативными последствиями – общество в значительной степени оказалось атомизированным, тогда как западный индивидуализм не исключает, а, наоборот, предполагает солидарность). Многие качества нашего национального характера (к примеру, размах, широта, склонность к масштабным делам), имеющие свои оборотные стороны (небрежность, безалаберность), могут при определенной коррекции не только вписаться в новую "систему координат", но и стать нашим конкурентным преимуществом.

Только активное продолжение начатых институциональных реформ может обеспечить дальнейшую трансформацию общественного сознания и в конечном итоге – действительное экономическое процветание. Иначе – так и будем вечно калькулировать свое будущее в зависимости от нефтяных цен, все больше отставая от передовых стран. Хотим мы или нет, но в постиндустриальную эру приходится выбирать: либо отказываться от своего "исконно-посконного" и мучительно переделывать себя самих, либо расстаться с мечтой попасть когда-нибудь в "золотой миллиард" человечества.