Вырви сердце матери своей...

Как известно, в литературе XIX столетия преобладала типическая личность, и если и были в ней какие-то признаки патологии, то они были предназначены исключительно для того, чтобы сделать еще более отчетливой границу нормы. Литературный персонаж позапрошлого века нормален. Чего нельзя сказать о веке прошлом и, тем более, нынешнем. Героем современной литературы становится некто, без сожалений покидающий границы здравомыслия ради всевозможных психических кренов, закидов и улётов.

Несмотря на уверения статистики о том, что чрезвычайное встречается все-таки значительно реже, чем обыденное, героем современности становится тот, кто выходит вон из ряда психической определенности и вменяемости. Причем выход из границ осуществляется не в сторону, скажем, положительных ценностей: святости, альтруизма какого-нибудь, геройства или чего там еще – эта сторона "по определению" омерзительно скучна. Выход открыт лишь в сторону всяческой дьявольщины и изощренной преступности, причем изощренной не с точки зрения способа осуществления, а с точки зрения психологической мотивации. Собственно говоря, это и есть, в самых общих чертах, тема предлагаемого читателю нового романа Мураками Рю.

Рю Мураками не следует путать с Харуки Мураками, чья проза известна и популярна более за пределами родной страны. В отличие от автора "Овец", он считается лучшим писателем современности именно в Японии: со времени выхода в свет романа "Все оттенки голубого" его экстремальная проза становится законодателем моды в японской словесности. Однако новая книга Рю Мураками значительно отходит от жесткого стиля и бунтарско-сексуально-наркотической тематики его первых вещей. Это, скорее, роман воспитания, история становления личности – прямо скажем, шокирующая история.

Книга рассказывает о подкидышах Хаси и Кику, которые были найдены в камере хранения Йокогамы; из шестидесяти восьми младенцев, спасенных из камер хранения за шесть лет, выжили только они. Их поместили в католический приют, и со временем у каждого из них начала развиваться собственная форма аутизма. Они не реагировали на окружающих, и если молчаливый Кику пытался сбежать из приюта, то Хаси строил на полу возле своей кровати игрушечный город из всякого хлама. Как объяснил штатный психиатр, дети замкнулись в себе потому, что они пытаются найти некий иллюзорный мир, где могли бы воспринимать себя как часть материнского тела. В них заложена огромная жизненная энергия, позволившая им выжить, но они пока не могут ею управлять. Детям назначили лечение: под действием снотворного они в течение часа каждый день слушали фонограмму, имитирующую биение материнского сердца вкупе с эхом, порождаемым сокращением сердечной мышцы в тканях и жидких субстанциях организма, – слушали именно тот сложный звук, который слышит зародыш.

Вскоре детей усыновили, и они переехали к приемным родителям на маленький остров к западу от Кюсю. Успокоенная лечебной фонограммой, их бешеная жизненная энергия позволила им благополучно окончить школу. Однако пришло время, когда она вновь забурлила, и пути неразлучных Хаси и Кику разошлись. Отправившись на поиски "того самого звука", Хаси стал певцом: материнское сердце, вырванное с мясом, должно было прозвучать в его песне. Или, наоборот, исчезнуть в ее невыносимо пронзительном звучании. Кику вознамерился достать со дна моря датуру – страшный наркотик, превращающий человека в обезумевшего садиста. Распылить ее над Токио – и пусть весь мир спятит и разорвет сам себя, в отместку за то, что когда-то лишил дитя звука биения материнского сердца.

Вообще говоря, книга о материнском сердце получилась изрядно тошнотворной. Главным героем ее является не Хаси и не Кику, и даже не сам по себе инстинкт мести и разрушения. Главное действующее лицо – живая плоть, во всех ее проявлениях. Хотя "действующей" ее вряд ли можно назвать, она скорее пассивна: ее разрывают, размалывают, вылизывают, кусают и терзают на каждой странице. Ее слишком много, словно мир и впрямь ячейка камеры хранения, до отказа забитая кислой потной вонью, выделениями, блевотиной, сероводородом, раздавленными помидорами, разрезанными винтом ошметками мурены, слизанной острым языком спермой и даже расчлененными крокодилами. И, разумеется, лицами матерей-преступниц – лицами, в которые хотелось бы впиться ногтями и разорвать пополам, ощущая теплые брызги крови на запястьях.

Да, в этот мир напихано слишком много плоти, смертельно много, и вот она копошится, воняет, лижется, выделяет, разламывается от боли, задыхается... И все-таки живет. Она неистребима, несмотря на столь же неистребимую ненависть к ней, несмотря на агрессию датуры, несмотря на свою бесконечную пассивность. Пожалуй, в этом и заключен самый светлый момент прозы Рю Мураками, ибо материнское сердце, чье биение гулко отдается во всех клетках вселенского организма, говорит: "Живи! Ты не умрешь! Живи! Просто живи!". Катарсическое воздействие этого сообщения способен пережить даже шизофреник, даже наглотавшийся датуры буйствующий садист. Именно поэтому он и не является психом, изгоем. Он просто когда-то не услышал, о чем говорит ему материнское сердце, вот и все.