Труп восстал под "Ленинград"

Фото: make.parter.ru

Уж во что я никогда не поверю, так это в то, что братья Пресняковы написали свой дикий фарс "Половое покрытие" для того, чтобы его поставили на сцене. Невероятный трэш с трупами, свадьбами и драками на свадьбах, стюардессами с контрабандной водкой и пельменями из человечины, со вполне закономерными рвотными порывами и в тексте, и у читающего этот текст. Текст – плевок в лицо опостылевшей действительности. С обязательной смертью и автора, и читателя, и героя в самом начале действа. Но режиссер Ольга Субботина увидела в нем море скрытых смыслов, которое, наполовину переписав текст, и представила в Центре драматургии и режиссуры.

Спектакль играется из Центра в Центр – его официальная премьера сейчас переезжает из Центра драматургии и режиссуры в Театральный центр на Страстном. Рецепт постановки для Центра классический: молодой режиссер с именем и славой режиссера "новой волны", отвязная пьеса драматурга (драматургов) "Новой драмы", актеры, известные в узком кругу московских новых театралов, по которым нет-нет, да и всплакнут заманенные в театр нимфетки. Ситуация, еще пару лет назад представлявшаяся идеальной. И на каждом таком спектакле до сих пор сохраняется легкий ажиотаж, чувство единения зала и актеров, приятная дрожь от нарушения каких-то запретов... Это все сохраняется, да, за этим сюда все еще приходит яркая, модная публика – и все же, глядя на сцену, остается только признать, что если Бобик и не сдох, то уж точно находится на последней стадии издыхания.

Вот, "Половое покрытие" – спектакль, сделанный по всем правилам Центра. Тут и Ольга Субботина, колышущая основы всего со времен спектакля "Шоппинг & Fucking" (1999), режиссер, которая все штучки-дрючки "Новой драмы" умела выделывать еще тогда, когда и драмы-то толком не было. И пьеса братьев Пресняковых, которых одних премьер три штуки идет в московских театрах и по которым вся заграница сохнет как помешанная. А актеры-то, актеры! Артем Смола весь в черном – у-у-у, звезда! – со знакомым вечно обиженным выражением на талантливой физиономии. И обаятельный Глеб Подгородинский, убийственно похожий на молодого Меньшикова. И юный телестар Михаил Дорожкин, который почему-то во всех постановках Центра о чем-то жалобно ноет, несчастный. Компания убийственно милая.

А пьеса – что пьеса? Двое молодых людей (Николай и Андрей – Смола и Подгородинский соответственно), затеявших ремонт в свежеснятой квартире, обнаруживают закатанный в линолеум труп (авторская ремарка: "Лицо его слегка подалось синевой, а сквозь одежду, которая уже местами истлела, прямо на глазах у изумленных друзей начала проступать жижка гнилой человеческой плоти, долгое время пролежавшей в сырости"). И всеми силами пытаются от него избавиться. В чем им мешают: хозяин-наркоман, загулявшая свадьба, пьяные стюардессы, соседи-извращенцы, немножко российская милиция и немножко отсутствие изобретательности. Неужели, к примеру, нельзя было придумать ничего более адекватного, чем кидать подгнившее тело по шасси набирающего скорость самолета в аэропорту? Гораздо проще в окошко, уж кажется. Но простые решения не устраивают наших героев! В отчаянии они рубят труп на пельмени и скармливают труповой жене. Которая умирает в процессе потребления мужа, застреленная исполняющими свой долг перед налогоплательщиками милиционерами. На чем все, слава Богу, и заканчивается.

У Субботиной все иначе. Текст и мысль Пресняковых она доводит ровно до середины, с какого момента резко обрубает их и начинает свое. Вместо подвыпивших стюардесс героев в аэропорту встречает мальчик-сфинкс (Саша Костричкин) и долго гонит им байку про пианиста Антона Рубинштейна. Брату-Николаю (Смоле) является Сергей Глушко, в народе более известный под именем Тарзан, в программке обозначенный как Мачо, и вещает что-то про кубинских женщин и атомные боеголовки. При ближайшем рассмотрении в маленьком зальчике казанцевского Центра оный Тарзан оказывается не только офигеннским мужиком, но и шикарным актером. Труп, устав таскаться по свадьбам и аэропортам, восстает и, заявив героям, что сами они мертвые, улетает в небо на самолете. Звучит группа "Ленинград" ("Мне бы в небо"). Герои, испугавшись смерти, решили умереть еще раз, чтобы ожить. В тот момент, когда они понимают, что их смерть – смерть в смысле только метафизическом, – они взлетают на воздух. Звучит группа "Ленинград".

Режиссерская мысль Ольги Субботиной о мертвечине во всяких человеках и всяких человеческих отношениях была бы много привлекательней, если бы в памяти не оставался так жив великолепный спектакль прошлого сезона "Трансфер" все в том же казанцевском Центре. После "Трансфера", с его хождениям в ад и выкарабкиванием из абсурдистских тисков реальности, фарсовые ходы Субботиной не кажутся ни удивительными, ни новаторскими. Остается только восхищаться ее режиссерскими талантами и умением строить спектакль, отвешивая реверансы всем достижениям современной культуры: с киноцитатами от "Матрицы" до "Свадьбы", с песнями группы "Ленинград" и Глюкозы, с надругательством над караоке и техникой Verbatim. Так из трэшевого спектакля получается – модный, где апофеоз модности – огоньки на взлетной полосе аэропорта, залы ожидания с неожиданными встречами, путь на регистрацию, откуда не возвращаются, и финальный взрыв. И навязчивый вопрос: а кто тут на самом деле – мертвый?

Ближайший спектакль: 28 октября, Центр драматургии и режиссуры на сцене Центра-Музея В.С. Высоцкого.