Египетские страсти в Кремле

Фото: kultura-portal.ru

Как и обещалось, опера Верди "Аида" стала главным событием "Золотой маски". А главным событием "Аиды" стали ее зрители. Километровая очередь на вход, кремлевский балет, старушки-фанатки – иными словами, грандиозная опера в Кремле.

"Аиду" рекламировали долго и знатно, имперские замашки "Золотой маски" сошлись тут с немалыми расходами по перевозке постановки Новосибирского театра оперы и балета в Москву. Кремлевский Дворец съездов, огромные декорации, 450 человек оркестра и труппы, половина бюджета фестиваля, билборды на столичных улицах...

"Аида" – опера действительно грандиозная, и в этом смысле постановка Чернякова отнюдь не самая показательная. В Шанхае, например, "Аида" в четыре тысячи артистов разворачивается на стадионе в сорок тысяч зрителей с настоящими слонами, верблюдами и тиграми. С марта 2005 г. еще одна "Аида" играется международной труппой прямо у подножия египетских пирамид. Опера, написанная на заказ к открытию Суэцкого канала, отличается размахом и экзотикой, но главные страницы ее все равно лиричны. Из этой лирики Черняков и разматывает свой клубок: он ставит историю об отношениях мужчины и женщины в запутанном политикой мире. Историю, в которой египтяне с эфиопами отходят на второй план, а на первый возвращаются обыкновенные люди, живущие на фоне сводок новостей.

Здесь нет ни пирамид, ни храмов, ни колонн парадных зал. Место действия – перекресток, над которым нависает огромный фонарь. Это перекресток в некоем условном старом городе, более всего похожем на Рим, городе, постепенно осыпающемся под обстрелом войны. Сноп света, освещающий развалины, – тоже из этой, старой истории. У новой же истории нет постоянного места прописки. Объявление войны и чествование героев, пиры и трагедии – все это происходит под фонарем. К третьему акту фонарь падает, осыпается штукатурка зданий. Так из этого мира постепенно уходит жизнь.

В этом антураже Аида из знойной эфиопки превращается в абсолютно обыкновенную девушку: серое пальтишко, беретик, старенькие ботинки. Египетский фараон становится современным президентом с личным переводчиком и целым штатом помощников. Объявляя войну, Радомес стреляет из пулемета в воздух, расстреливая все живое примерно в районе балкона; пир, на котором он торжествует победу, кончается взрывом бомбы, и когда расходится хор, на сцене остаются корчиться пострадавшие.Конец второго акта Черняков доводит до абсолютного фарса: искалеченные, полуживые солдаты возвращаются с войны, их встречают бабы, и та, которой некого встретить, с завываниями вопит на одной ноте, на сцену валятся полулюди-полутрупы, а над ними, развлекая публику, крутят ножкой тоненькие балерины.

Постановка Чернякова приближена к той реальности, из которой мы росли примерно лет двадцать назад, но которая, при этом, все еще сосредоточена в районе Кремлевского Дворца съездов. У Чернякова внимательный взгляд и необыкновенно хорошая историческая память. Приметы советской эпохи не становятся у него самодостаточными, напротив, мир, который он выстраивает на месте былой египетской мишуры, – это абстрактный мир условностей, в котором не осталось места для человека. Законы, которые двигают его вперед, – это законы мельниц того самого жестокого бога, которые мелют медленно, но перемалывают все до конца. И чтобы выжить, человеку надо остаться в этом мире одному.

"Аида" Чернякова – это больше не трагедия. В финале оперы Верди Радомеса замуровывали в храме, Аида спускалась к нему, и они вместе гибли, глядя, как отворяются им навстречу небеса. У Чернякова Радомеса оставляют связанным на перекрестке, из города уезжают машины с беженцами. Но Аида приходит к нему и разрезает веревки, они остаются вместе в разрушенном городе, начинается дождь, и они раздеваются ему навстречу – наконец-то настала долгожданная свобода. Мир уничтожил сам себя, но люди, пережившие его, остались живы.

Невероятной красоты картинка, точная и богатая фантазия постановщика перекликается с необыкновенно нежным, фантастическим звучанием оркестра. Дирижер Курзентис для музыкального мира – то же, что Черняков для театрального. Жаль, что опера такой безумной силы и красоты оказалась на сцене КДС – ей там не место, несмотря на все внутренние созвучия истории, рассказанной Черняковым, с пафосом съездов ЦК КПСС. Накладок было очень много, начиная со звука и заканчивая тем, что до конца второго акта в зал проходили все новые зрители, поскольку двухчасовая очередь на вход продлилась за пределы Александровского сада.

И все же постановка Чернякова стала главным событием сезона. Потому что, хотя "Аиду" можно ставить по-разному, несомненно одно: интересно ставить оперу в нашей стране умеет очень ограниченное число людей. И имя одного из них – Дмитрий Черняков.