В этом отношении очень важно сохранение языковой структуры. Так, например, торговые, политические, культурные контакты с представителями иных стран приводят к появлению заимствованных слов. Мы испещряем речь англоязычным сленгом, забывая, что в исконной системе языка существуют понятия, определяющие те же самые реалии. "Мой бойфренд, моя герла" – вот те слова, которые для молодежи все больше замещают русские "моя девушка, мой парень".
Впрочем, беспокойство вызывает не сам процесс заимствования, он угрозы не представляет, поскольку расширение словарного запаса – необходимое условие нормального развития языковой системы. О возникновении опасности можно говорить только тогда, когда перейдена определенная грань, когда структура иноязычного происхождения начинает оказывать серьезное влияние на язык, а использование заимствований происходит неоправданно часто.
Правда, говоря о национальной опасности в таком ключе, сложно дать оценку языковой ситуации в стране. К примеру, в XIX веке подавляющее большинство образованного общества в России изъяснялось на французском, с трудом выражая мысли по-русски. Казалось бы, явная угроза языку. Однако параллельно с тем развивается классическая литература, подарившая тогда ценнейшие языковые образцы. В XIX веке, собственно, и был сформирован тот язык, который мы называем сейчас современным русским литературным вариантом. Так что соотносить количество заимствований с безопасностью языка, принимающего новые слова, оказывается некорректно.
Существуют и другие факторы, влияющие на целостность языка. Так, расшатывание его структуры может происходить не извне, как в случае с заимствованиями, а изнутри, от его носителей, через расширение влияния различных жаргонов, социальных диалектов на литературную речь. Замечу, что само по себе их существование так же нормально, как и заимствования. Социум неизбежно разбивается на группы, вводящие дополнительные слова. Другое дело, когда такие речевые компоненты начинают распространяться за пределами той группы, в среде которой они появились. Тогда мы можем говорить о существовании опасности для национального языка.
Таким образом, проблема безопасности по отношению к языку, по сути, не является чисто лингвистической. Для языковой системы расширение лексического состава за счет иноязычных слов или слов, взятых из диалектов, - обычный путь развития. Другое дело, что опасность существует для социума. В первом случае нация постепенно (в случае сохранения тенденции к заимствованию) теряет ощущение собственной уникальности на фоне иных народов. Во втором случае специфическая речь (например, воровской жаргон) накладывает отпечаток на само общество, которое начинает воспринимать микрокультуру носителей диалекта, разрушая сложившиеся культурные традиции.
В 1993 году вышла в свет книга Владимира Быкова "Русская феня. Словарь интержаргона асоциальных элементов". Произошло это событие, надо отметить, весьма своевременно, так как в нашу повседневную речь все чаще начинают проникать слова и обороты речи из жаргона уголовников. Асор Эппель назвал эти слова "тюрьмизмами", а процесс их распространения "привокзализацией".
Собственно, проблема имеет два исходных начала: в ХХ веке большая часть образованного, интеллектуального российского общества оказалась в непосредственном соприкосновении с реалиями уголовной жизни. Нет нужды говорить, что именно эта часть социума задает нормы литературной речи. Вторая причина "криминализации" русской речи заключается в том, что в 90-х годах прошлого века в нашей жизни появились так называемые "нувориши", или, как принято их называть, новые русские. Новоприобретенное богатство позволило им попасть в верхние круги общества, в правящую элиту. В результате люди, лингвистически малообразованные, начинают обращаться к народу через средства массовой информации и таким образом проводить лексику ограниченного социального диалекта в общерусскую разговорную речь.
Исследователи, обеспокоенные безопасностью языка (а здесь мы действительно можем говорить о наличии проблемы), задаются вопросом: в чем причины столь низкой требовательности к своему языку людей, которые, казалось бы, по своему должностному положению, по своему месту в обществе призваны служить примерами для своих сограждан? Почему они позволяют себе обращаться к многомиллионной аудитории на языке, гораздо более уместном в тюремной камере, а отнюдь не в цивилизованном обществе? Что это: элементарная невоспитанность, непонимание своей роли или бравада, проявление псевдодемократизма, желания казаться проще и ближе к "народным массам"?
"Блатнячина", звучащая (особенно в последнее время) с экранов телевизоров, становится нормой. Молодое поколение растет на музыке Шуфутинского, "Лесоповала", Круга и прочих, воспевающих тюремные нравы. Особый восторг и восхищение у молодежи вызывают песни со словами типа "Убили негра, суки, замочили…". Фильмы изобилуют ругательствами, которые так и сыплются из уст героев. Раиса Розина, сотрудник Института русского языка им. В.В.Виноградова, полагает, что по этому поводу уже пора что-то предпринимать. "Я думаю, что что-то необходимо предпринимать. Меня ужасает пропаганда криминала на телевидении. В то же время, и родители должны думать, как сделать, чтобы дети смотрели другие фильмы и слушали другую музыку".
Языковая система в данном аспекте сталкивается с внутренним давлением со стороны его носителей. И решение этого вопроса – дело воспитания младшего поколения. В наше время несколько стираются границы "хорошего" и "плохого". Проблема защиты языка в этом смысле оказывается в первую очередь проблемой культурного самоосознания самого социума. Подрастающие дети должны понимать, что криминальные слои общества не то место в социальной жизни, куда стоит стремиться. И не только родители в состоянии бороться с представлениями своих детей, тем более что сами родители оказываются распространителями лексики криминальных диалектов. Здесь возникает необходимость информационной обработки населения со стороны СМИ, необходимость расстановки правильных акцентов в школьном воспитании и т.п. И только после того, как будет сформировано представление о недопустимости причисления себя к криминальной среде, можно будет бороться за чистоту языка, объясняя людям, как характеризует их использование воровского арго.
У русскоговорящих людей, живущих в России или разъехавшихся по всему миру, язык - единственное общее наследие. В этом смысле именно общая речь оказывается тем, что связывает нас в единую нацию. Напрасно искать общность на каких-то политических платформах или в культурных программах - здесь нас разделяют возраст, воспитание, место жительства, вкусы и т.д. Но язык, который сформировал наше мышление, культурный генофонд, у нас один, и значит, первейшая забота - не дать ему погибнуть.