ФОТО: vavilon.ru |
"Yтро": Последние ваши произведения написаны на "кавказскую тему": почему сейчас эта проблема так интересует писателей?
Владимир Маканин: Отчасти это совпадение, потому что рассказ "Кавказский пленный" был написан в 1995 году, то есть незадолго до первой чеченской войны. Экранизировал его совсем недавно Алексей Учитель. Я выступал в этой работе в качестве автора сценария. Это лишь сдвиг по времени. Что касается романа, "Асан" действительно связан с чеченской войной. А появился он сейчас, потому что достаточно сложно найти тему, которая связывала бы всех. Деревенской прозы уже давно нет, любовный роман выдохся, а о Чечне можно писать, что называется, "без разгона": всем будет понятно, о чем речь, вся страна с проблемой знакома. Но я не могу сказать, что это книга о войне на Кавказе. Война как жанр – Чечня или не Чечня – сама по себе сводит скулы. Но что всегда было и будет интересно – это роман о человеке, о трагедии характера. Война выбрана в качестве обстоятельств, в которых развивался мой герой и в которых погиб. Мог быть и другой фон, однако это потребовало бы дополнительных, возможно, долгих объяснений. Война в этом смысле, в смысле раскрытия трагедии человека – мать родная.
"Y": Имя главного героя романа – Александр Сергеевич Жилин – просто конгломерат реминисценций. В этой связи можно вспомнить, что Лев Толстой в своей "Войне" любил мысль народную, а Владимир Маканин?..
В.М.: Я не могу сравнивать себя с Толстым, но на подобный вопрос мог бы ответить: "Я люблю в "Асане" мысль индивидуальную". Меня в романе интересовал отдельный человек, личность и драма этой личности как таковая. Погибший солдат от пули, двое погибших, рота, полегшая под огнем, – это горе, беда, ошибка военачальника, но это не трагедия. Трагедия, как учат наши великие учителя греки, – это когда человек гибнет ради того, что он любит. Или когда он убивает то, что он сам любит. Война лишь процесс, внутри которого трагедия происходит.
"Y": Таким образом, большинство ваших героев раскрываются именно в трагической ситуации...
В.М.: Это верно, стоило человеку в военной ситуации ненадолго отвлечься, забыть, что он на войне, начать кого-то жалеть и любить, как сама война напомнила ему о себе и убила его. Война не прощает. Он забыл о войне, но война его не забыла.
"Y": Тем не менее роман-лауреат получил порцию нелестной критики. Известный книжный обозреватель Виктор Топоров написал статью "Асан" хочет денег", обвинив вас в "инициативном госзаказе", в том, что роман был написан как раз к "Большой книге" на тему "общегосударственного значения"...
В.М.: Наши критики выскочили, буквально выпрыгнули из поезда соцреализма. Но их эстетика все еще грохочет в одном из тех вагонов. Они все еще смотрят на роман с точки зрения "за кого автор?". И если не с нами – то против нас. Они могут сколько угодно клясться и открещиваться от большевизма, но вся их эстетика оттуда. Они не в силах понять, что трагедия отдельного человека эстетически выше и больше всех войн вместе взятых. Им про слезинку ребенка – а они о госзаказе. Что тут скажешь! Для этих критиков есть "что-то", есть "анти- что-то". Им не интересно знать, что есть еще и третье, так называемое "другое". Кроме первого и второго, есть и четвертое, пятое, двадцатое, но большевичок таким образом не мыслит. Большевичок свое дело знает. Он при этом не всегда осознает, что он большевичок. Он вроде бы спрыгнул с поезда.
"Y": Если отвлечься от критики на литературу – есть проблема в нынешней литературной ситуации? Как "эпоха перемен" повлияет на процесс? Какие темы станут актуальны?
В.М.: Если взглянуть холодно, мне видится несколько направлений в литературе. Первое – чеченская тема, которая связана с отвоевавшими ребятами. Они вернулись оттуда, они написали по нескольку отличных рассказов. Они задают очень хороший тон, хотя, на мой взгляд, их литература ближе к "очерковости". У хорошего офицера гибнет плохой солдат, у плохого – хороший. Вот и все. Они хорошо, талантливо ищут на этом уровне, однако не приподнимаясь над ним. В параллель им (и это легко понять) возникло комплексующее поколение писателей, которые не воевали, не видели крови. Отсутствие военного опыта накладывает определенную печать: они по-интеллигентски рефлексируют, не знают, как им быть. Но они тоньше, умнее. Они больше прозаики, чем очеркисты. Есть и третье направление: я бы назвал его "женская проза", хотя авторами могут быть и мужчины. Это более мягкая, интеллигентная проза, большинство авторов – женщины. У этого направления, на мой взгляд, тоже есть будущее.
"Y": Владимир Семенович, как по-вашему, существует сегодня ли в России цензура?
В.М.: Нет. Другое дело, что писатели уже так вымуштрованы, что, может быть, цензуре нечего делать. Это советское наследие. Но смелого не трогают. Скажем, у меня в "Асане" фразу о журналистке, которая делала "честные репортажи, доводящие Кремль до бешенства", никто не тронул. Таких фраз десятки! Невелика смелость, однако такие фразы как лакмусовая бумажка. Ребята, повоевавшие в Чечне и пишущие, называют такие фразы "растяжками".
"Y": Какой герой будет востребован у современного читателя?
В.М.: Боюсь, это предмет для долгих размышлений. Ясно, что будет несколько попыток. И важно будет, кто перехватит читательский интерес.
"Y": Может, вы предпримете такую попытку, ведь ваш новый роман "Один и одна" должен вот-вот выйти?
В.М.: Да, роман действительно практически готов к выпуску, я уже видел сигнальный номер. Повторится ли успех, не знаю. Книга написана о полной невостребованности былых шестидесятников. Когда пришло время, оказалось, что к конкурентной борьбе они не очень-то и готовы. Эти люди интеллигентны, мягки, но жизнь им не дается. Жизнь захотела других героев.
"Y": А ваша собственная литература наложила отпечаток на вашу биографию?
В.М.: Конечно. Процесс жизни и процесс литературы – это как два рельса. Они не совпадают, но при этом совсем недалеко друг от друга отходят, иначе поезд не движется. Не только будущее подвижно, но и прошлое. В этом смысле мы имеем самую реальную обратную связь – сожительство с нашими прежними текстами.
"Y": Что бы вы, как знаменитый и умудренный опытом писатель, пожелали нашим читателям?
В.М.: Читать и больше верить литературе, чем, к примеру, телесериалам. Литература настолько интимное дело, что оно не может быть заменено ничем коллективным – ни зрелищем, ни трудом.