Главная загадка Гоголя. Часть 2

Читать в полной версии →
Хома Брут до рассвета своего хлева не покидал, а значит, с панночкой не контактировал. Тогда каким образом она получила увечья, которые в конце концов оказались смертельными?

Итак, Хома Брут до рассвета своего хлева не покидал, а значит, с панночкой не контактировал. Тогда каким образом она получила увечья, которые в конце концов оказались смертельными?!

Вероятность того, что панночка отправилась на ночную прогулку, была ничтожной, ведь седой сотник очень дорожил своей единственной отрадой. Вспомним эпизод из другой гоголевской повести – "Страшная месть": "Вдруг вошел Катеринин отец, рассержен, нахмурен, приступил к дочке и сурово стал выспрашивать ее: что за причина тому, что так поздно воротилась она домой". А в ответ на замечания зятя как отрезал: "Кому ж как не отцу смотреть за своей дочкой?". Не думаю, что старый сотник иначе относился к своему отцовскому долгу. Но тут он вдруг разрешает панночке отправиться гулять, даже не отправив с нею соглядатаев...

По всему выходит, что у ведьмочки был особый повод ускользнуть от всех, оставшись незамеченной. Но не для того, чтобы подышать воздухом и поглядеть на звезды. Причина должна быть очень существенной. Вернулась она после прогулки вернулась мертвенно-белая – нетрудно догадаться, что эта бледность, эта немощь стали следствием анемии, вызванной большой потерей крови. Почему же ни Гоголь, так любящий мелкие детали, ни старый сотник ни словом не упоминают о синяках или ссадинах от ушибов? Только потому, что никаких внешних повреждений на теле панночки не было!

Давайте вспомним, что первым делом приписывают ведьме? Сожжение псаря Микиты! Этот парень от всей души полюбил дочь сотника. А дальше народная молва рассказывает так: однажды пришла она к нему в конюшню, села верхом, и они поскакали в чисто поле. После этой скачки Микита воротился едва живой и с той поры иссох, как щепка. "И когда раз пришли на конюшню, то вместо него лежала только кучка золы да пустое ведро: сгорел совсем, сгорел сам собою".

Как развивались отношения между панночкой и Микитой? Они встречались; она отвечала ему взаимностью. Сох он, наверное, не столько от неразделенной любви, сколько от переизбытка любовных утех. Что же касается езды верхом, то с этим еще проще: "Ты посмотри, Ганна, как парень высох", – могла сказать одна кумушка. "Сам виноват! Нельзя бабу на плечи себе посадить и везти!" – ответила другая. И понеслось...

Эта любовная интрижка закончилась тем, чем и должна была закончиться, – беременностью панночки, в которой она, скорее всего, и призналась парню. И тут-то Микита натурально струхнул. Одно дело развлекаться с красоткой, и совсем другое – почувствовать на своей шкуре гнев сотника. Перспектива быть запоротым до смерти на глазах всего честного народа вряд ли улыбалась парню. Надо было драпать, что он и сделал. Зола осталась после костра – видно, он долго решался на побег; а на пустое ведро беглец просто не обратил внимания! Несладко пришлось и панночке. Если бы она повинилась во всем отцу – ее ждало не менее суровое наказание. А потому самым оптимальным выходом для девушки был аборт. Его-то она и отправилась делать к бабке-повитухе этой злополучной ночью. Но у той руки наверняка дрожали от страха, отсюда и неудачная операция. Белая от большой потери крови, дочь сотника вернулась домой. Но не признаваться же ей в аборте! Проще всего свалить вину на неизвестных, которые избили ее этой ночью...

Такой поворот придает развитию событий совсем другое русло. Панночка не была знакома с Хомой до самой своей смерти. Хотя Гоголь и тут напускает порядочного туману. Ключевым эпизодом является момент, когда Брут попадается на глаза ректору семинарии. А уж посланцы из хутора приезжают несколько позднее. И, скорее всего, они не упоминают ничьего имени, предоставляя пану ректору право выбора. Тот же, зная, что в бурсе осталось не так уж мало народу, вдруг вспоминает, как ему на глаза попался философ Хома. Именно в это мгновение и решается судьба главного героя. В противном случае весь рассказ Гоголя теряет стройность.

Когда умерла панночка? Если следовать хронологии, в то мгновение, когда Хома появляется на хуторе, она еще жива. Вспомним: "Уже было далеко за полночь; небеса были темны, и маленькие звездочки мелькали кое-где. Ни в одной хате не было огня... Философ хотел, однако же, несколько обсмотреть снаружи панские хоромы, но как ни пялил он свои глаза, ничто не могло означиться ему в ясном виде: вместо дома ему представился медведь; из трубы делался ректор. Философ махнул рукой и пошел спать. Когда проснулся философ, то весь дом был в движении: в ночь умерла панночка".

А чуть позже мы узнаем о ее последних минутах. "Если бы только минуточкой долее прожила ты, – грустно сказал сотник, – то верно бы, я узнал все". "Никому не давай читать по мне, но пошли, тату, сей же час в киевскую семинарию и привези бурсака Хому Брута. Пусть три ночи молится по грешной душе моей. Он знает..." А что такое знает, я уже не услышал. Она, голубонька, только и могла сказать, и умерла..."

Оказывается, панночка просит послать отца за Хомой уже после того, как тот приехал на хутор! Имя это умирающая, по всей видимости, услышала от кого-то из своей челяди. Это лишнее подтверждение тому, что Хома оказался на хуторе случайно. Если бы он не попался на глаза ректору, пути его и панночки никогда бы не пересеклись! Как видим, и здесь нет места сверхъестественному. Если же предположить, что посланцы с хутора ехали специально за Хомой, то выходит, что мастер пера Гоголь где-то "потерял" целые сутки. Либо сотник имеет свой интерес...

Но как быть с тем, что панночку на хуторе считают ведьмою? Давайте разберем основные эпизоды ее вины. С Микитой мы уже вроде бы определились. Теперь возьмем рассказ Дороша о Шепчихе. Эта глупая баба, ночуя дома одна, впустила в хату собаку, которая оказалась панночкой. Ведьма кинулась к люльке, где лежал годовалый ребенок, прокусила ему горло и начала пить кровь. Шепчиха только закричала "Ох, лишечко!" – да из хаты. Только видит – в сенях двери заперты. А на чердаке, где хозяйка пыталась отсидеться, бросив на произвол судьбы ребенка (!), ее настигла панночка и искусала глупую бабу до полусмерти. А на другой день она и померла. Искать здесь хотя бы одного свидетеля – напрасный труд. Их попросту нет. А потому можно строить какие угодно предположения. Но мне все-таки кажется, что имела место ссора, в ходе которой сам казак Шептун избил до полусмерти жену. А потом, чтобы избежать заслуженного наказания, придумал историю с ведьмой, навешав на нее всех собак. Тем более что годовалый малыш с "перекушенным горлом", судя по всему, остался жив – у Гоголя о его смерти не упоминается. А дальше слухи о том, что панночка – ведьма, обрастали новыми подробностями.

"К тому ведьма в виде скирды сена приехала к самым дверям хаты". Интересно, зачем? Для того, чтобы лишний раз "засветиться"? Или просто ей очень захотелось лишний раз удивить холопа?

"У другого украла шапку или трубку". Это не панночка, а какая-то клептоманка! Зачем ей мужская шапка или трубка? И здесь разгадка лежит на поверхности. Очевидно, потерял казачок шапку или трубку по пьяной лавочке, а признать себя раззявой кому охота? Легче обвинить во всем проклятую ведьму, иначе от жены достанется на орехи.

"У многих девок отрезала косу" – тоже малоубедительно. Ведь и девки могли сами обрезать косу, а потом все свалить на панночку – мол, это она, басурманка, пыталась меня ославить.

"У других выпила по нескольку ведер крови" – тут явное желание прибрехнуть. Во-первых, нет в человеке нескольких ведер крови, а во-вторых – как же после такой кровопотери эти ребята могли выкарабкаться?

Итак, что мы имеем в конечном итоге с обвинениями? Ровным счетом ничего.

Нет ничего необычного и в том, что Хоме удалось поднять из гроба панночку. Весь заряд непомерного страха, вся отрицательная энергия, которая сковывала все его члены, вся эта тревога ожидания послужили тому, что в церкви возник как бы огромный электромагнитный стержень, который послужил обыкновенным сердечником. Вы, конечно, помните простейший опыт из школьной программы с отрезанной лапкой лягушки: если положить ее на блюдце, а потом пропустить через нее электрический ток, лапка "пробудится" и пару-тройку раз дернется. Означает ли это полное оживление? Помилуйте! Эта лапка никогда не сможет скакать по дорожке! На этом, кстати, и были основаны громогласные заверения колдуна Юрия Лонго в том, что он якобы может оживлять мертвецов. На самом деле, он может "вкачать" определенное количество энергии в покойника и на какое-то время заставить его выполнять "простые движения".

То же самое произошло и с Хомой. Для того чтобы "оживить" панночку, понадобилось очень много энергии. В самом начале это сделать было невозможно, но со временем энергия накопилась. Вспомним "этапы большого пути".

"Перелистывая каждую страницу, он посматривал искоса на гроб, и невольное чувство, казалось, шептало ему: "Вот, вот встанет! Вот поднимется, вот выглянет из гроба". Но тишина была мертвая. Гроб стоял неподвижно". "Возвыся голос он начал петь на разные голоса, желая заглушить остатки боязни. Но через каждую минуту обращал глаза свои на гроб, как будто задавая невольный вопрос: "Что, если поднимется, если встанет она? Но гроб не шелохнулся".

И, наконец, развязка. "Ну, если поднимется?" Она приподняла голову... Он дико взглянул и протер глаза. Но она, точно, уже не лежит, а сидит в своем гробе. Он отвел глаза и опять с ужасом обратил на гроб. Она встала..."

Точно так же силой своего страха Хома заставил гроб летать по церкви...

И еще одна особенность, ради которой, по моему глубокому убеждению, Николай Васильевич Гоголь и взялся описывать это происшествие. Речь идет о магическом круге, в который не могут проникнуть черные силы. Этот очерченный круг – не что иное, как наше биополе, защищающее человеческий организм от неблагоприятных воздействий, которые лежат в основе всех наших болезней.

Вполне реально в повести и создание, именем которого названо произведение. Вий – это существо, относящееся к низшим астралам. Они не выносят прямого взгляда, при котором тут же "рассыпаются" на атомы. И если бы Хома в самом начале не взглянул на "начальника гномов" искоса, быть ему мертвецом еще до того, как Вия подвели к нему. Понимая, что философ каким-то шестым чувством угадал линию своего поведения, Вий решился на последнюю уловку. Фраза "Поднимите мне веки: не вижу!" стала ключевой.

Но даже при этом Брута пыталась спасти судьба. "Не гляди!" – шепнул какой-то внутренний голос философу. Однако животный страх, основанный на твердой уверенности в том, что с открытыми-то веками Вий его непременно увидит, погубил Хому. Он ослушался, не вытерпел и глянул. "И все, сколько бы ни было, кинулись на философа. Бездыханный грянулся на землю, и тут же вылетел из него дух от страха".

И здесь Гоголь совершенно сознательно показал эту специфику человеческой психологии. Хома Брут умер еще до того, как к нему притронулась хоть одна тварь (которых, кстати, в церкви не было – у философа от ужаса начались галлюцинации). У него произошел, как говорят в народе, разрыв сердца, именно от страха. Это уже спустя век после Гоголя ученые установили, что 95% людей, которые срываются с большой высоты, умирают не от удара о поверхность – во время соприкосновения с твердой опорой они уже мертвы. От страха.

Так Гоголь одним маленьким штришком сказал нам, своим потомкам, примерно то, о чем предупреждал апостол Павел в письмах коринфянам: не умирайте, прежде чем вас коснется десница Смерти, от собственного страха. Ах, как жаль, что так мало людей следует в жизни этому золотому правилу!

Необходимое послесловие.
Я хочу закончить тем, с чего начал. Так уж получилось, что прах Гоголя тревожил людей еще долгие годы. В 1931 году в Москве переносили останки знаменитых россиян из некрополя Свято-Данилова монастыря на Новодевичьем кладбище. "Работа затянулась, и начались уже сумерки, когда могила была, наконец, вскрыта, – пишет участник событий писатель Владимир Лидин. – Верхние доски гроба прогнили, но боковые, с сохранившейся фольгой, металлическими углами и частично уцелевшим голубовато-лиловым позументом были целы. Вот что представлял собой прах Гоголя: черепа в гробу не оказалось, и останки начинались с шейных позвонков..."

Кому и зачем понадобился череп Гоголя?

А это уже совсем другая история...

Юрий РАДЧЕНКО |
Выбор читателей