ФОТО: pushkin.theatre.ru |
Роман о француженке, разорившей мужа из-за обуявших ее страстей к мужчинам и вещам и вынужденной покончить жизнь самоубийством, кроме того, что относится к классике мировой литературы, относится также к классике мировых скандалов. Против авторов и редакторов журнала, где впервые появилась "Мадам Бовари", было возбуждено уголовное дело по оскорблению общественной нравственности (обвинительного приговора, правда, так и не последовало). Пафосная речь прокурора упирала на "чудовищное смешение священного и сладострастного". Это смешение воспроизводится и в спектакле. Во всех любовных сценах, а их за два с половиной часа показано немало, высокие слова о вечной любви обрамляются телесно-откровенными и с театральной точки зрения неизобретательными сценами. Эмма Бовари (Александра Урсуляк) топлесс извивается с очередным любовником, прислонившись к стене, или, как вариант, расположившись на столе. Эти моменты, помимо физиологического и отчасти эстетического отвращения, вызывают также отдельные смешки или легкое недоумение. Но то ли из-за нечеткости режиссерского высказывания (священно ли сладострастие Эммы или все-таки скандально), то ли из-за общей размытости границ между дозволенным и безнравственным, инсценировка скандальной не получилась. Впрочем, она таковой, скорее всего, и не задумывалась.
"Мадам Бовари – это я", - сказал как-то Флобер. Роман о провинциальной жизни, человеческой пошлости и слабости любви перед напором полувоображаемой страсти автор относил и к себе. Никакой идентификации с персонажем или, тем более, симпатии к нему за этим не стоит. Отсутствие авторского голоса и авторской точки зрения стало в свое время литературным открытием, поэтому пытаться опознать в контурах героини фигуру автора – занятие заведомо бесполезное. Просто, будучи бесстрастным фиксатором истории страстей, Флобер видел свою миссию не в описании насыщенной интимной жизни французской мещанки, а в раскрытии универсальной человеческой природы, той, что объединяет всех людей под светом солнца.
Под светом софитов (кстати, вместо заявленного в афишах Глеба Фильштинского свет делал Евгений Ганзбург) на сцене театра им. Пушкина людей объединяла совсем другая история. Вразрез литературному материалу (в спектакле "по мотивам" с ним считаться совсем необязательно) в инсценировке появляется авторская интонация. Один из персонажей, Жюстен (Владимир Жеребцов), выступает также в роли автора, эмоционально и довольно-таки сочувственно давая отдельные пояснения действию. Из-за этой сочувственной интонации Эмма из инструмента исследования человеческой природы становится мелодраматической героиней. Но одновременно обнаруживается и непереводимость флоберовской прозы в театральный план. Тщательно создаваемый объективизм превращается в лиричность, принципиальный отказ от моральных суждений – во всеприятие, эффект реальности - в эффект туманности. Главным же становится рассказ о молодой и очень несчастной женщине.
Маленькая, нервная и не совсем понятно на что раздраженная Эмма Бовари живет в большом белом доме с бесконечным количеством комнат (на сцене крутящаяся конструкция из белых стен и прямоугольных проемов, сочиненная Александром Орловым). Она живет и одновременно умирает со скуки. Иногда играет в крокет, иногда репетирует оперу в провинциально-светском обществе, иногда рожает ребенка, иногда просто бегает из комнаты в комнату. Иногда подробно предается тому, что в XIX веке считали оскорблением общественной нравственности. Между тем с каждым поворотом сценического круга дом, а вместе с ним и Эмма запутываются в черных нитях собственной судьбы – что более конкретное означают черные тросы, намотанные вокруг стен, сказать сложно. Так же сложно объяснить, какие именно черты характера Эммы пытается передать Александра Урсуляк однообразной пластикой, громким хриплым голосом и грубыми жестами. То ли она играет механическую куклу (некоторые костюмы с пышными юбками, созданные Аллой Сигаловой, косвенно это подтверждают), то ли заколдованную (читай: заедаемую) средой Снежную королеву. То ли она действительно изнывает от жажды любви, то ли мается со скуки. Впрочем, причины интереса к ней ее любовников, циничного ловеласа Родольфа (Андрей Сухов) и беззаботного простака Леона (Игорь Теплов), также остаются туманными. Взяв одну ноту, актеры, среди которых многие еще учатся в Школе-студии МХТ, так и держат ее до конца. Исключением является Александр Матросов, отыгрывающий в Шарле Бовари и нежность, и наивность, и трогательное жизнелюбие. Но при всей своей живости Шарль спектакль не оживляет.
Все дело в том, что никакого драматического спектакля на сцене и нет. Жанр "Мадам Бовари" – спектакль хореографический. Не по количеству танцевальных вставок (их почти нет), а по степени условности и способу выразительности. Ведь в танцах логика и мотивировки не самое важное. Последовательность драматических сцен, выросших когда-то из пластических этюдов, но потерявших связь с прошлым, подчиняется не авторскому высказыванию или вопросу, а общей теме – "Женщина и страсть". Режиссерская концепция здесь не столько отсутствует, сколько невозможна. В хореографическом спектакле режиссер не указ. "Мадам Бовари – это я", - могла бы сказать и Алла Сигалова. В пластических фантазиях "по мотивам" это получилось бы отлично, но в спектакле драматическом не очень слышно: слишком громко кричат и бессмысленно бегают туда-сюда актеры. Танцы упразднили, а заняться больше вроде как и нечем. Вот и остается только бегать и кричать.