|
Пришла Красная Армия и всех перерезала... Сейчас об этом никто не пишет, и Улицкая писала давно, когда было еще модно. А вот режиссер Мирзоев взялся за этот текст только сейчас, заступив на пост худрука театра им. Станиславского. Обращение к православно-мученической теме смотрится как публичное покаяние, обещание "быть хорошим" и вести себя прилично. Православие вышло из моды десять лет назад, когда вернулось на место официальной религии, временно оккупированное марксизмом, и особенно не в почете сейчас, когда "ортодоксальный" патриарх не пускает в Россию "прогрессивного" папу римского. Но для Мирзоева православная тема – не призыв к эпатажу, историю своих святых он ставит вполне серьезно.
Деревенская блаженная Дуся со всеми своими хожалками – раз; деревенская юродивая Маня – два; деревенский поп Василий – три: вот они и есть "семеро святых", которых, к слову сказать, и так слишком много для одной деревни. Дуся-Евдокия – пророчица, безножица, восседающая посередь сцены на высоком "царском" кресле – первый человек в деревне. Капризная, ноющая, мучающая своих хожалок бесконечными придирками. В двух составах – две Дуси, разные: блистательная Ольга Лапшина – "Дуся себе на уме", скрывающая силу, придуривающаяся, кажущаяся слабой, – и великолепная Елена Морозова, "Дуся – смиренная пророчица".
Солдата-дезертира Тимофея, "сделавшего ноги" из Красной Армии, Дуся прячет у себя, за что ее и расстреливает комиссар Рогов, брат беглеца. Руками самого Тимоши и расстреливает. Таково действие.
Постановка удивляет скромностью. Светлая изба, большая, с иконами на стенах, с огромным деревянным стулом-креслом для Дуси – вот и вся сценография. Из "мирзоевщины" во всем спектакле – только юродивая Маня Горелая, которую весьма выразительно играет актер (!) по имени Лера Горин. Во всем остальном – политика минимализма и сдерживания, которое, судя по всему, далось режиссеру крайне тяжело.
Текст Улицкой, слишком уж прямолинейный для любого режиссера, Мирзоев под себя не подминает, как обычно, а лишь легонечко подстраивает. Срывается он только однажды, когда на сцену наконец вступает красный комиссар. Рогов (Александр Самойленко), безбожник и сволочь, – вот он, вот настоящий мирзоевский герой! Фактурная, яркая роль веселой гадины – такой персонаж не может не быть интересен. Своему Рогову режиссер уделяет, пожалуй, излишне много внимания. Злодей хозяйски разгуливает по сцене, разговаривая по "мобиле", жалуясь на отклеивающийся ус и призывая гримера. Занимает собой сценическое пространство, вытесняя с него всех брюховских святых и не святых. В первое же появление Рогова Дуся истерически пророчит ему пулю в лоб в ближайшие три года – что только прибавляет тому ореола чуть ли не мученика, будущего Василия Теркина, красноармейского героя. Подписи под протоколом Рогов требует давать кровью и сетует, что этой жидкости у народа стало мало – "едят плохо". Но нечистый из него весьма неубедительный – скучающий, воландообразный. Так и чувствуется, как тянет Мирзоева переставить акценты, указать на другого Героя, чем слезливая Дуся, с которой скучно и бороться.
"Дуся бедная", – жалеет себя героиня... Лапшина играет эту роль очень остро, на грани между правдой и вымыслом, между тем моментом, когда в Дуню-провидицу верится, и когда – нет. Все-то она ноет, воет, требует чаю, ломается, ругается. Зато на смерть идет спокойно, гордо, осознанно, подбирая с собой все свое окружение – прямо в рай, судя по всему. Вот расстреляли их, и народ по деревне собрался – говорят, видно, как души отлетают. Комиссаришка мечется туда-сюда: да что вы там такое видите, орет, ничего там такого нет, – и кому верить, не знаешь.
В театре имени Станиславского, тем временем, отмечают вовсе не премьеру. Там празднуют становление нового худрука. А как художественный руководитель Владимир Мирзоев этим спектаклем, безусловно, состоялся.
Спектакли Мирзоева раздражают всегда и всех, за исключением редких фанатов, и это нормально, и к этому уже пора привыкнуть. Спектакль "Семеро святых из деревни Брюхо" привлекателен именно потому, что он ювелирно раздражает. Это божественно – раздражающий спектакль. Даже самый придирчивый зритель влипает в него как муха в мед: и хорошо, и хорошо бы избавиться, и сладко, и опасно одновременно. И пусть понравится далеко не всем, уйдут очень немногие. А вспоминать, несомненно, будут все.