|
Бердяев писал, что в России крайности, непримиримые противоречия сходятся напрямую, без опосредований и переходов: или – или! Поэтому в российской истории невозможна спокойная эволюция, а только взрыв, революция. Все старое – вон! Все новое – берем! А потом спохватываемся: ой, а ребеночка-то с водой выплеснули. И принимаемся тосковать. Вспоминать со сладострастьем старые времена. И писать про них книжки, и читать эти книжки взахлеб.
Капитановский М. Во всем виноват (ы) "Битлз". – М.: Вагриус, 2006
Книгу Максима Капитановского прочитали взахлеб уже несколько моих знакомых, одному из них нет еще и двадцати. Это я к тому, что ностальгия не зависит от возраста. В предисловии Андрей Макаревич расхваливает автора – бывшего звукорежиссера "Машины времени", а также очень сожалеет, что большинство читателей не смогут послушать Макса, потому что он – великолепный рассказчик. Судя по книге, гораздо лучший, чем Гришковец. Странно, почему никто не додумался использовать его в какой-нибудь телепередаче-монологе. Тем более что Капитановский – прирожденный юморист, и его юмор – по-настоящему смешной, без всяких вспомогательных штук вроде политики или абсурдностей российского быта.
Но самое главное в книге отнюдь не юмор. Главное – ее интонация. Иной автор в лепешку расшибется, а такой задушевной естественности и свободной разговорности ни в жизнь не добьется. "Пишу так, словно с близким человеком разговариваю," – признается Макс. А пишет он о "тех" временах, о канувшей в Лету эпохе застоя – и появляется она не ужасной, и не омерзительной, и не тошнотворной, как принято у нас стало ее изображать. Появляется она смешной и милой, неказистой и придурошной, какой мы ее и прожили, ничего не зная о кошмарах КГБ, политических зверствах и росте преступности. То есть догадывались, конечно, но как-то все это было не всерьез. Или так: была и другая сторона, смешная, житейская, свойская. Все-таки это мы тогда жили. А не тряслись ежеминутно от тоталитарных ужасов. И очень приятно, оказывается, вспоминать, как же мы тогда жили. Особенно если с юморком.
А еще интереснее – читать разные забавные случаи, происходившие как с самим Максом, так и с его друзьями и знакомыми, среди которых "идол советской эстрады" Яак Йоала, чуть более современные Николай Расторгуев и Владимир Кузьмин, само собой Андрей Макаревич, а также Пол Маккартни. О приезде сэра Пола в Россию Максим снимал фильм, и история съемок оказалась очень веселой, хотя к ней и примешалось чувство сожаления о том, что годы пиковой популярности The Beatles в России безвозвратно упущены благодаря запретам.
Барщевский М. Автор тот же: Рассказы. – М.: КоЛибри, 2006
Тот, кто пишет, и тот, кто относит рукопись в редакцию, – разные люди. Это аксиома. Тот, кто пишет, – это образ того, каким хотел бы видеть себя автор, несущий рукопись редактору. Лирический герой, как говорится. И если кажется, что эти два персонажа совпадают, то возникает впечатление искренности рассказа. В случае с Капитановским впечатление идентичности стойкое и несмываемое, как тату. И Михаил Барщевский ему в этом проигрывает ох как сильно. По другим критериям эти две книги сравнивать не стоит, разве что обе они принадлежат к условно "ностальгической" прозе, повествуя о "расцвете позднего застоя".
Барщевский, успешный юрист, доктор юридических наук, представитель правительства РФ в Конституционном суде, известен публике в качестве звезды телепрограммы "Что? Где? Когда?". В прошлом году вышла его книга "Автор", в которой особую популярность снискали рассказы про молодого адвоката Вадима Осипова. Новая книга рассказов посвящена исключительно этому герою.
В литературе Барщевский – Маринина в штанах. Во-первых, потому что о художественных достоинствах текста они оба ничего никогда не слыхали. И хотя у "Автора" язык, несомненно, лексически богаче, стилистически он представляет собой нечто среднее между речью в суде и газетным очерком. Во-вторых, оба писателя – заложники своих героев. В том смысле, что Маринина воображает себя Каменской, а Барщевский – Осиповым. Преподносят нам себя в лучшем виде, с наигранной скромностью и тайной самовлюбленностью, в чем, собственно, и заключается интонационная фальшь. Барщевский, в отличие от Марининой, даже не скрывает своего сходства с героем, хотя факт полной автобиографичности рассказов предусмотрительно отрицает. Потому что в жизни, понятное дело, все было совсем не так.
А как было – не важно. Важно, что красивая теория тогдашнего судопроизводства воплощается у Барщевского в изысканно усложненных судебных делах о наследствах, разводах и тому подобном. Каждый рассказ посвящен одному делу, причем его вершиной, кульминацией и целью становится роскошная судебная дуэль адвоката и прокурора, в которой всегда побеждает первый. Дуэль, да и вся подготовка к ней захватывающи и проглатываются на одном дыхании.
Потом наступает послевкусие – в виде смутного ощущения, что тебя ловко провели, показав советскую действительность, до неузнаваемости залитую глянцем. Получилось такое вкусное-превкусное варенье, восхитительно лакомое, которого никто никогда не пробовал и не попробует, потому что его варят лишь в местах, где текут молочные реки в кисельных берегах.
Оттого-то я и завела разговор о ностальгии. Потому что иначе как этим неизбывным стремлением озолотить и облагородить безвозвратно ушедшее прошлое, предотвратив тем самым пагубное воздействие стремительных культурных перемен на душу населения, не могу объяснить популярность и востребованность подобной литературы.
Кстати, именно по этой причине обе книги являются прекрасным подарком к Новому году.