ФОТО: Soundrama.ru |
"Вам, верно, случалось слышать где-то валящийся отдаленный водопад, когда встревоженная окрестность полна гула и хаос чудных неясных звуков вихрем носится перед вами... не те ли самые чувства мгновенно обхватят вас в вихре сельской ярмарки, когда весь народ срастается в одно огромное чудовище и шевелится всем своим туловищем на площади, и по тесным улицам, кричит, гогочет, гремит? Шум, брань, мычание, блеяние, рев - все сливается в один нестройный говор", - сама "Сорочинская ярмарка" дает недвусмысленный повод для проведения над собой разнообразных музыкальных процедур.
Первые двадцать минут, впрочем, все развивается по сценарию предыдущей части: чертовщина с уханьем и завлекающим в трясину русалочьим смехом чередуется с гуляньем с гиканьем и плясками. Актеры и музыканты в народных малороссийских костюмах затягивают исполненные то печали, то радости песни и эффектно волокут по сцене холщовые мешки с опилками. Но неожиданно случается перелом. Концерт народного творчества превращается в спектакль в тот момент, когда исполнители переодеваются: вместо белых рубах с красной вышивкой, просторных штанов и юбок до пола они надевают майки, треники, цветочные платьица-халаты и галоши (художники-постановщики Наталья Жолобова, Сергей Агафонов). На мачеху Параски действительно накинута "нарядная шерстяная кофта, по которой, будто по горностаевому меху, нашиты были хвостики, красного только цвета", но кофта эта некрасивая, мещанская, деревенская, а на ногах носки и старомодные туфли на каблуках.
Вместо деревни вообще и вековых страданий земли русской появляются сцены из очень конкретной и осязаемой жизни современной деревни. Трогательная безвкусица, крикливая провинциальность, наивность и простота на поверхности (баба мутузит мужа, парни толпятся за горилкой перед дверью местной коммерсантши, девицы отвлекают внимание рогоносца) - и тягучая коллективная память, таинство обрядов в глубине.
Даже свадеб в спектакле играется две. Одна странная, страшная, бессловесная: Параска в народном свадебном облачении и жених в мехах (то ли человек, то ли медведь) проходят во главе процессии с деревянными крестами. Другая - соразмерная, человеческая, сельская: с хризантемами в шуршащем полиэтилене, невестой с не держащейся на голове фатой, с веселящимися вокруг патефона до Yтра гостями. Эти два пласта жизни проникают друг в друга, и не существуя отдельно, и не растворяясь полностью. Отчитывающая мужа жена одновременно просто сварливая супруга (руки в боки, крик, ругань) и демоническое видение (три тени-двойника в халатах и платках, выступающие из-за ее спины, превращают обыденную брань в зловещие проклятия).
Сбереженное впечатление от деревни с ее покосившимся домом культуры, шушукающимися на завалинке девицами, железными кружками под горилку, провинциальным спектаклем, в котором зрители вступают в переговоры с актером, - вовсе не менее ценный результат фольклорной экспедиции, чем аутентичные костюмы и старинные песни. Что касается Гоголя и "Вечеров близ Диканьки", для них тренировочные штаны вместо сарафанов и атласных лент вряд ли помеха. Цыган в спортивных кофтах и золотых украшениях автор "Сорочинской ярмарки" наверняка бы оценил. Очень уж гоголевские персонажи.