ФОТО: AP |
У такой дискуссии есть две стороны: объективная, связанная с тем, как Церковь сегодня пытается утвердиться в светском государстве. И субъективная, заключающаяся том, что в публичном пространстве рассуждают о реформе РПЦ и ее будущем преимущественно люди, не имеющие к ней прямого отношения и с трудом представляющие себе процессы, идущих внутри РПЦ. Из этого вытекает упрощенный взгляд на Церковь как на "министерство" со своими группами влияния, отставниками, компроматом и пр.
Анализ высказываний и предположений относительно того, кто станет следующим Патриархом – митрополит Смоленский и Калининградский Кирилл или же митрополит Калужский и Боровский Климент, – показывает, что спор идет ни о чем. По сути, людям светским (то есть тем, кто не причастен к внутрицерковным процессам) первый известен как замечательный оратор, деятельный иерарх, активно проводящий международную политику РПЦ. О втором известно лишь то, что он избегает камер и работы "на публику", предпочитая в работе кабинетный стиль. Из этих зарисовок сложился тезис о реформаторских перспективах, связанных с именем Кирилла, и о традиционистки-охранительных – Климента. Такая нехитрая логика помогает в нескольких предложениях "прояснить" нынешний и, возможно, будущий статус РПЦ.
Между тем главный вопрос, на который с неизбежностью придется ответить участникам Поместного собора, – это вопрос о характере отношений Церкви и государства. Покойный Алексий II был мастером компромисса: с того самого момента, когда в 1991 г. он дал свое пастырское благословение на президентство бывшему секретарю Свердловского обкома партии Борису Ельцину, на слуху его близкие отношения с российскими политиками и бизнесменами-меценатами. Однако именно Алексий II отказал власти в признании останков расстрелянных членов династии Романовых, отказывался от встречи с Папой Римским, несмотря на одобрение такого шага со стороны Кремля. Стоит вспомнить, что после признания независимости Южной Осетии и Абхазии Алексий II отказался нарушить целостность грузинской церкви и принять под омофор Московского Патриархата Юго-Осетинскую и Сухумо-Абхазскую православные епархии.
К сожалению, за годы его патриаршества этот компромисс не стал системой. Апологеты светскости так и не поняли, до каких пределов готова дойти Церковь в стремлении утвердить свое влияние во всех сферах общественной жизни: в школах, в армии, на телевидении, в научных учреждениях и т.п. В свою очередь, сама РПЦ не в полной мере чувствует запрос государства на распространение моральных ценностей в церковном формате и потому подозревает его в конъюнктурности и расчетливости.
Вопрос о пропорциях и взаимопроникновении светского и церковного стал более чем актуален. Антиклерикальные апелляции к президенту со стороны научной общественности и мятеж лишенного сана епископа Анадырского и Чукотского Диомида – два полюса реакции на нерешенную проблему.
"Реформа РПЦ" очевидным образом сводится к простой альтернативе: либо церковь становится более мобильной и идет к пастве со словом Божьим. Либо продолжает отстраивать собственный Дом таким образом, чтобы верующие тянулись к нему сами. И здесь важно понимать, что выбор одного из этих вариантов – это выбор не одной только РПЦ. Многие комментаторы начисто забывают определяющую роль государства, которое, в конечном счете, и устанавливает приемлемую, на его взгляд, пропорцию.
А государство уже назначило Церковь одним из главных столпов российской государственности. Это значит, что победа консервативного начала при выборе следующего патриарха будет мало что значить. РПЦ является институтом глубоко державным, можно даже сказать – имперским. И в таком природном качестве не может не быть востребована амбициозной властью, утверждающие соответствующие принципы в своих нишах.