"Yтро": Что сейчас могут ощущать люди, бывшие в одном из зданий в момент теракта, – те, кого смогли относительно "спокойно" эвакуировать?
Александр Венгер: Фактически нет никакой разницы между ощущениями относительно "спокойно" эвакуированных людей и тех, кто был ранен, за исключением тяжело раненных. Скорее всего, сейчас они пребывают в состоянии шока и слабо осознают происходящее. В таких случаях возникнет ощущение полной нереальности как прошлого, так и совершающегося в данный момент, несмотря на то, что уже, вроде бы, восстановилась нормальная жизнь. Часто в первый период нет острого эмоционального переживания. Это защитная реакция, притупляющая все чувства. Те, кто был в зданиях, как это ни странно, сейчас выглядят спокойнее, чем наблюдавшие со стороны. Столь мощное переживание как бы "вышибает пробки" и выключает способность нормально воспринимать и чувствовать действительность. Для первого периода характерны нарушения сна, питания, то есть расстраивается нормальная регуляция жизненных функций. Ни к чему страшному, в итоге, это не приводит, но нервная система расшатывается, что вызывает длительные невротические расстройства. Потом возникают сильные страхи – фобии всего, что хоть как-то связанно с трагедией. Был сильный грохот – появляется страх шума. Все рушилось – появляется страх любого качания, например, страх качающихся деревьев. Это я знаю по землетрясениям в Армении, и тут должны возникать схожие вещи. Может развиться страх высоты, очень вероятно возникновение клаустрофобии.
"Y": Нужно ли лечить это состояние, или человек сам из него выходит?
А.В.: Желательно именно лечение. Психологическая работа, проводимая стразу же после трагедии, несравнимо более эффективна и позволяет достаточно полно преодолеть фобии. Самостоятельный выход, к сожалению, у очень значительной части потерпевших не происходит. Все эти явления смягчаются и становятся гораздо более трудными для последующего излечения. Буквально через две-три недели эти состояния фиксируются и становятся более устойчивыми. Может появиться страх страха. Например, люди не ложатся спать, так как боятся, что во сне, вдруг придет страх.
"Y": Что может ощущать американское общество в целом? Что могло измениться в социальной психологии американцев как этноса, с учетом того, что последний раз подобная трагедия произошла в 1812 году, когда англичане сожгли Вашингтон, и все последующие войны (кроме гражданской) проходили вне страны?
А.В.: Я могу предположить, что это должно привести к сильному снижению общего чувстве безопасности, защищенности и к повышению общей неуверенности, которая непосредственного отношения к терактам не имеет. Например, у американцев по сравнению с Россией традиционно выше уровень беспокойства в отношении угрозы остаться без работы, сейчас оно усилится, поскольку общая надежность мира ослабевает. Но я не думаю, что в США возникнет устойчивая боязнь терактов, характерная, скажем, для Израиля.
"Y": Случись подобное в нашей стране, отличалась бы реакция россиян от реакции американцев?
А.В.: Меня несколько удивило, что, согласно опросам, большинство населения США говорит о необходимости полностью разобраться в том, кто виноват, и только после этого что-то предпринимать. В России бы сразу стали требовать нанести удар по наиболее вероятному противнику – на всякий случай, даже если в конкретных событиях виноват не он. То есть, была бы большая агрессивность и меньший рост социальной неуверенности. Но мы за последние 10 лет так часто сталкивались с "неожиданностями", что уже выработали своеобразный иммунитет, закаливший психику.
С точки зрения психологии, высокая агрессивность – это не негативная реакция, а один из эффективных вариантов защиты от чувств, приводящих к депрессии, пассивности. Жители США будут погружаться в депрессивность от крушения всего привычного мира.