Впрочем, это лишь один из штришков пережитого, и далеко не самый важный. То, что действительно важно, пока ускользает от пытливых взглядов политтехнологов. Более сотни погибших – уважительная причина для того, чтобы выражать сдержанную радость в отношении действий наших спецслужб. И не потому, что спецназ действовал неверно.
Сегодня в стране объявлен траур. Будем объективны: на весах гуманности и сострадания жизнь невинного заложника, оборвавшаяся в эти дни, так же дорога, как и жизнь российского солдата или чеченского мирного жителя, гибнущих каждый день. Проблема в том, что к трагедии в Чечне мы попривыкли, а к трагедиям в Москве только-только начинаем привыкать.
Те, кто захватил мирных людей во время спектакля "Норд-Ост", не люди. Простые человеческие инстинкты, заложенные в мужчине и женщине, у подельников Бараева атрофировались, и удивляться отсутствию у них сострадания, какой-то там "чести вайнаха" не приходится. "Мы запрограммированы", – сказал один из боевиков пришедшему к нему на переговоры Евгению Примакову. С роботами договариваться нельзя, их можно только отключить: либо с помощью секретной кнопки, проконсультировавшись с изобретателем, либо грубо уничтожив. По известным причинам переговоры с изобретателем, будь он Масхадов или кто другой, осуществлены не были. "Запрограммированного" Бараева и его банду уничтожили. Более об этих субстанциях, внешне похожих на людей, говорить не стоит.
Говорить надо о людях. Как бы пафосно это ни звучало, почему-то только в эти дни мы узнали, как много у нас Людей. Мы еще не знаем и сотой доли того, с чем столкнулись или могли столкнуться сотрудники спецслужб, освобождавшие заложников. Можно сказать, конечно, что это их работа, но часто ли прежде мы могли вот так наглядно эту работу оценивать?
Мы видели людей, шедших внутрь здания вызволять заложников, врачей и политиков, чиновников и артистов. Завтра обязательно найдутся циники, уличающие Кобзона и Политковскую в пиаре. Только вот дети, спасенные первым, и заложники, получившие воду и соки стараниями второй, это опровергнут. Тем, кто полагает, что входить в здание было безопасно, стоит сказать лишь одно: посмотрите на труп хоть одного убитого из "Калашникова" – и решите для себя, готовы ли вы потом зайти на огонек к тому, кто это сделал.
Государство впервые повело себя по отношению к своим гражданам более-менее прилично и ответственно. Между "Курском" и "Норд-Остом" состоялось возмужание власти. Путин, который стал президентом на волне антитеррористической операции в Чечне, пошел на то, чтобы свести переговорщика Казанцева с бандитами. Да, наверное, никто бы войска из Чечни выводить не стал. Но спросим себя: поверили бы мы еще несколько дней назад, что Путин, желавший мочить боевиков в сортире, пойдет хоть на какую-нибудь уступку террористам, тем более предложит им политического переговорщика? Думается, что нет.
Как-то так сложилось, что у журналистов не принято выступать адвокатами власти. К слову сказать, неспроста: в прошлом эта самая власть не часто предоставляла возможность достойно оценивать свои действия. При всей трагичности ситуации, которую мы все переживали в эти дни, одним из положительных ее моментов стало доверие к власти.
И все же это не означает, что неприятных вопросов у граждан к своему государству нет. Напротив, их много. Начиная с того, как 50 вооруженным людям удалось захватить здание почти в самом центре Москвы, и заканчивая недомолвками в отношении примененных спецсредств. Погибло почти 120 человек. Не исключено, что эта цифра будет расти. Да, близкие и родные жертв никогда не примирятся с тем, что все могло быть еще хуже. Общество это понимает и потому считает, что горькая цена освобождения была назначена теми, о ком мы условились более не говорить. Но в этой ситуации, самой подходящей для того, чтобы сказать всю правду о трагедии, в условиях, когда гражданское общество к ней готово как никогда раньше, у властей сдают нервы и они впадают в рецидив прошлого. Да, заложники испытали страшный стресс, их организм за двое суток существенно ослаб, обострились внутренние болезни. Но может ли это привести к гибели каждого седьмого, включая людей всех возрастов – ведь погибли и дети, и молодые люди, сопротивляемость организма у которых выше, чем у пожилых? Уже всем понятно, что причина их гибели – это "спецсредство", некая взвесь, по слухам, созданная в СССР еще в 70-е годы и до сих пор ни разу не применявшаяся. Если дело в ней, то почему никто не скажет об этом напрямую? Нам рассказали, что иначе действовать было нельзя, и мы этому верим, но теперь неплохо было бы узнать, почему именно эта взвесь и никакая другая была применена в данном случае, и почему вынесенных на руках спецназовцев и сотрудников МЧС заложников грузили, зачастую полураздетыми, в автобусы и машины "скорой", не оказывая тут же первую медицинскую помощь.
Есть и другие вопросы. Так и осталось неясным, при каких обстоятельствах погибли первые заложники. Молодая девушка, застреленная еще в первый день событий, пробралась в здание – как, если оно было окружено несколькими кольцами оцепления? В ночь перед штурмом начались расстрелы заложников, но, по свидетельству последних, это происходило не в соответствии с угрозами террористов, переданными ими накануне, а из-за нервозности боевиков.
Сегодня те, кто считал терроризм чем-то экзотическим для родных пенатов, уже не скажет, что ему на все наплевать и его это не касается. Государство борется с террором как может, но государство такое, каким мы его делаем, голосуя на выборах, публично обозначая свою позицию, просто делая свое дело, наконец. В муках малых и больших трагедий Россия учится жить в гражданском обществе, где правозащитники и спецназ, правые и центристы, русские и представители других национальностей, в том числе чеченцы, делали одно и то же на глазах всей страны. Теперь важно, чтобы все это быстро не позабылось.