|
"Красная книга" – это не просто реестр вымирающих животных. Это свод уходящих моментов, запись исчезающих народов, память об ушедших людях. "Иногда мне кажется, – говорит Александр Бакши, – что все мы – люди, утки, львы, орлы, куропатки, рогатые олени – связаны общностью судьбы и, раньше или позже, попадаем в переплет красного цвета". Охватить картину целиком невозможно – ведь каждая фраза, брошенная случайно на улице, достойна быть зафиксированной в Красной книге прежде, чем исчезнет. Потому не стоит удивляться, что после предисловия сразу наступает третья глава и дальше главы несутся вперед стремглав, позабыв о всяком порядке очередности. Красная книга не может быть показана целиком, только так – страницами.
Действующих лиц – семь, как нот или цветов радуги. Они актеры, они же и музыканты; они разыгрывают историю и композитора, и режиссера. Центральный персонаж – Пианист (известный академический солист-виртуоз Алексей Любимов). Среди обитающих на сцене есть еще, к примеру, Художник (Илья Эпельбаум) или Балерина (Ирина Евдокимова), которая, кстати, отлично поет. Все они чем-нибудь заняты – и не заняты ничем. Персонажи выходят на сцену не сразу: в "Предисловии" пианист сидит за своим пианино один, рядом с ним большая клетка с птицами. Потом на сцену выскакивают цветные детские резиновые мячики – и лишь за ними приходят люди. Встают за свои инструменты и начинают играть, только игры у них весьма будничные: кто-то готовит, кто-то стирает, кто-то пылесосит, кто орудует миксером, кто – бензопилой, а балерина в перерывах между песнями и плясками садится в кресло-качалку и меланхолично вяжет носок. Кроме того, на сцене есть два больших экрана, куда иногда проецируются картинки: названия глав, изображения животных, "прямой эфир" птиц из клетки или просто опусы художника-режиссера, сидящего со своим мольбертом спиной к зрителям.
Будто желая доказать, что в этом спектакле нет первичного и вторичного, что музыка и режиссура неотделимы друг от друга, время от времени режиссер и композитор устраивают перформансы. Так, к примеру, режиссер-художник рисует картину на стекле, а пианист "играет" ее на своем рояле; рисунок и музыка возникают одновременно, они – связаны. Или же объявляется пауза в действии, потому что "здесь композитор и режиссер поругались и не смогли договориться, что и как делать".
О вымирающих этносах – в спектакле звучат архивные записи не существующих уже народов: селькупов и крымчаков. Об исчезающих животных – в одной из "глав" актеры-музыканты исполняют сольные номера, а на экранах изображаются их животные alter ego. Об умирании как таковом: центральный образ – корабль и жизнь, проплывающая мимо... в какой-то момент Художник извлекает Красную книгу, ставит ее перед камерой: это оказывается "Вишневый Сад" Чехова, с портретами Рафаэля и Улановой внутри. О фразах, которые уходят вместе со временем: в четвертой главе музыка строится на двух рефренах. "Все ходят и ходят", – говорит Кухарка (Майя Краснопольская), "May I have a cup of tea, please", – вторит ей виолончелист Ярослав Судзиловский.
Театральный эксперимент Бакши – Эпельбаума завораживает. Для того, чтобы создавать такой театр, равно как и для того, чтобы смотреть его, нужно немногое: умение глядеть на мир глазами ребенка. Получается простота, которая доступна только детям, и сложность, постигаемая только детьми. Казалось бы, чего стоит – нарисовать на стекле картинку, стереть ее мокрой тряпкой – и останется кораблик на волнах под солнцем. Трюк, как мне объяснили гардеробщики мейерхольдовского центра, очень простой – и очень пленительный. И весь спектакль оказался именно таким: очень простым и очень пленительным.
* * *
Фестиваль "Театр Звука" открылся 10 ноября концертом Гидона Крамера и его оркестра. А кульминацией его станут концерты Филипа Гласса, которые пройдут 28 и 29 ноября в Московском доме музыки им. Светланова. На экраны будет проецироваться фильм "Койянискаци" Годфри Реджио, который московская публика последний раз видела в 1983 г. на ММКФ. Гласс и Реджио – еще один пример сотрудничества композитора и режиссера, когда обе стороны одинаково задействованы в процессе. Как это происходит, можно будет увидеть сегодня и завтра – и вполне может статься, что не удастся увидеть больше никогда.