Нина Чусова ставила в МХТ "Тартюфа" не для того, чтобы отвечать на вопросы, а так просто, повеселить. Увеселительную задачу спектакль выполняет отменно: ах, какие костюмчики, какие штучки, какой карлик и какой Олег Палыч Табаков!
Трагедия этой премьеры в МХТ в том, что на самом деле ее никто не ждал. "Тартюф" Мольера в постановке Нины Чусовой сиротливо жмется между парой Серебренниковых и Сузуки с Черняковым.. Тем не менее, вполне можно спрогнозировать уже сейчас, что из всех театральных великолепий сезона именно данное окажется наиболее долговечным.
Все три часа, что длится "Тартюф", на сцене дают комедию со старательностью придворных развлекателей: кривляются, дергаются, подтанцовывают, приплясывают, кричат и веселятся. Есть такой род спектаклей, апофеозом которых становятся поклоны. Именно такой, поклонный спектакль и поставила Чусова в МХТ. Ей стоило бы, пожалуй, присудить приз за лучшие поклоны года – жаль, что до такого не додумалась пока ни одна "Золотая Маска". Легкие, музыкальные, веселенькие поклончики иллюстрируют избранную раз и навсегда линию чусовской режиссуры: поп-театр с претензией.
Земфира от театра, Чусова опять создала спектаклик полного отсутствия смысла и полной прекрасности формы. И – ах, какие костюмчики, какие декорации, какие штучки, какой карлик и какой Олег Палыч Табаков в роли заезжего французского пройдохи!
"Тартюф" в МХТ выглядит как спектакль, на который от души не пожалели "бабла". Кажется возможным поверить, что золотая клетка сцены – узорчатая решеточка с дверочками и балкончиками – и впрямь сделана из золота. В нужный момент клетка готова обнаружить сюрпризы – превратиться то в райский сад, то в морское побережье. Напоминает французский шкаф-секретер, который потому и секретер, что с секретом, а ты все ждешь, что сейчас кто-нибудь нажмет на нужную пружинку, и в нужный момент выскочит нужный ящичек. Все эти сюрпризики и секретики вызывают настойчивое желание пользоваться уменьшительно-ласкательными суффиксами. Как игрушечные живут в этом мире, искусственном и великолепном, суетливые человечки в смешных костюмчиках. Как нарисованные, или наспех придуманные, или придуманные в шутку. Наряды, в которых обрядил мольеровских героев Павел Каплевич, своей расцветкой зачастую повторяют рисунки обоев в петербургских дворцах. И все действо – увеселительные театры послепетровской эпохи.
Режиссер Чусова с готовностью показывает фокусы, используя мольеровский текст только как опору, как источник для бьющей через край фантазии. Ничтоже сумняшеся дергает цитаты, театральные и не театральные, и из придворных развлечений XVIII века, и из комедий 20-х годов, и из развлекательных шоу 60-х. Получившийся микст напоминает все – и в то же время не напоминает ничего просто по причине избыточности ингредиентов. Мольер не обижен: его комедию играют задорно и с большим количеством перца. На то старается и знатный толстяк Александр Семчев, играющий простодушного и доверчивого Оргона буржуем из скетчей 20-х годов. И яркая тетка Марина Голуб в роли горничной Дорины, классическая маска служанки, для верности дополненная энергией и юмором теток из негритянских комедий: этакая Вупи Голдберг в теле Верки Сердючки. И прекрасные дамы Эльмира (Марина Зудина) и Марианна (Дарья Мороз) с какими-то невероятными фижмочками, рюшечками, бантиками, туфельками и непобедимым обаянием советских красавиц шестидесятых. Все это сознательно дергается под веселенькую музычку Олега Кострова. И не было бы ничем, если б не главный фокус, не заяц из цилиндра, не король всякого балагана, золотой ключик всякой шкатулки с сюрпризами – спектакль Чусовой мог бы, конечно, не удастся, если бы в нем не играл Олег Табаков.
Табаков играет не просто хитрого прохиндея с большой дороги. В этом "Тартюфе" он и бог, и черт, и уголовник, и судья. Он является почти с воландовской свитой – один карлик (Владимир Федоров) и две ведьмы-монашки с аппетитными задницами, является в тюремной робе, которую вполне можно принять и за облачение строгой аскезы, но только аскезой от этого обаятельного весельчака явно и не пахло никогда. Является с веселым выражением на хитрющей физиономии, с татуировкой "люблю жизнь" на груди, своего "благодетеля" Оргона нежно называет "браток". Мяуканье Матроскина Табаков сочетает с подхихикиванием героя Леонова из "Джентельменов удачи". Но на этом веселый кавардак не заканчивается. В первый раз Тартюф является зрителю в обличие ангела, который, стоя за почти алтарными дверцами сцены со своими херувимами, распевает "Ave Maria". Изгнанный из дома Оргона, Табаков возвращается в обличие судьи, описывающего дом, и сцену охватывают языки красного пламени – ад! И потом снова возвращается – в обличие себя, а за ним приходит его же свита, и собственный карлик его же и расстреливает. Все в порядке фарса или дурацкого розыгрыша. Повод повеселиться, или задать вопросы, или не задавать вопросов, что, собственно, для мозгов гораздо лучше, потому что Нина Чусова ставила своего "Тартюфа" не для того, чтобы отвечать на вопросы, а так просто, повеселить.
Свою увеселительную задачу новый спектакль выполняет отменно. Блещет карликами, золотыми декорациями, фокусами с переодеваниями и прочими штючками-дрючками для нетребовательного зрителя. В финале, под конец действительно мастерских поклонов, театр сотрясает грохот фейерверка. И зритель вздрагивает. На три часа он забыл о том, что все еще боится, когда в театре стреляют.