ФОТО: ИТАР-ТАСС |
Согласно этой теории, вся человеческая история – это история поиска защиты от насилия и тех, кому можно доверять. В первобытном обществе любой, где чужак был потенциальным врагом, люди были очень недоверчивы. В сущности, доверять они могли только тем, кого знали лично. От насилия извне защищались всем племенем, а внутри племени уровень насилия был практически на нулевом уровне. Такие общества, где господствуют личные отношения, теория называет обществами с примитивным порядком.
Когда человек перешел к земледелию и скотоводству, родоплеменной строй стал распадаться, и проблема насилия и доверия встала в полный рост. В результате сформировалось государство, которое авторы теории называют естественным – его современный вариант наиболее распространен в мире. В государстве защитой от насилия стали заниматься особые группы, получившие за это определенные привилегии и названные элитами. Часть из них, контролирующая силовые организации, собирается во властные коалиции. Доверие в естественном государстве распространяется уже не только на тех, кого знаешь лично, но и на тех, кто принадлежит к группам, дружественным твоей. Например, поясняет Джон Уоллес, средневековый купец из Генуи мог спокойно иметь дело с купцами из Гамбурга – в случае обмана их наказала бы собственная гильдия, связанная с гильдией купцов Генуи общими интересами. Разумеется, если бы купец из Генуи попытался довериться просто жителю Гамбурга, он бы немедленно был обманут – и это было бы вполне приемлемо. Такие отношения названы в теории анонимными. Но гарантии организации давали не просто так – за это они получали ренту, экономическую или политическую. А так как доступ в организацию и к ренте в таком государстве затруднен, то его называют обществом с ограниченным порядком доступа.
Но в XIX в. вначале в Англии, затем во Франции и в США произошло удивительное. Местные элиты вдруг захотели жить по принципу "закон суров, но он закон" и "закон един для всех". То есть перейти к обезличенным отношениям – когда "несть ни эллина, ни иудея". Правда, "для всех" вначале подразумевалось – для всех элит. Однако такое желание, вызванное во многом экономикой (элиты, защищенные законом от насилия высшей власти и криминала, довольно быстро разбогатели), оказалось сродни эпидемии. Вначале равенства захотели все собственники, затем все белые мужчины, затем все белые, затем все... И к 1950-м гг. демократия хлынула в Европу, измученную идеями избранности.
В сущности, сейчас авторы теории бьются над двумя вопросами.
Первое. Насколько сложившийся в демократических странах (Джон Уоллис насчитывает таких всего 25) порядок, названный открытым доступом, устойчив? Не случится ли так, что та же Европа, пытаясь защититься от терроризма и неконтролируемой миграции, регрессирует к автономным отношениям: когда право будет распространятся только, к примеру, на коренных жителей – и, соответственно, вернется к порядку ограниченного доступа, только на современных рентах?
Второе. Насколько возможен переход общества от порядка ограниченного доступа к открытому? Здесь уже есть некоторые подвижки. Так, найдены три пороговых условия, при которых такой переход возможен. Это верховенство закона для элит, а не "друзьям – все, остальным – закон". Это возможность элитам жить вечно – например, партия, потеряв власть, может получить ее на новых выборах; бизнесмен, разорившись, может начать новое дело. И это развитие гражданского общества – то есть взрывообразный рост организация и усложнение их структуры и взаимодействий.
При наличии этих трех условий элиты (и только они) могут пойти на потерю своих рент, основанных на ограниченности доступа, потому что увидят больше безопасности в верховенстве закона и больше выгод в шансе вновь и вновь вступать в игру. А все более усложняющаяся структура общества потребует от правительства отдавать часть контроля "вниз", что также стимулирует переход к открытому доступу. Говоря проще, нужна деятельность гражданских движений, требующих выполнения закона всеми (как, например, "Синие ведерки"), и не нужны угрозы элитам. Результат теория не гарантирует, но уверяет, что по-иному будет только хуже.