Фото: newizv.ru |
Текст Черняускайте закручен даже не вокруг самой Люче, хотя и эта героиня присутствует на сцене в полной мере. Красотка Анна Капалева скользит по ней с неподражаемым очарованием. Больше от нее ничего и не требуется, только скользить – в объятия и из объятий, в страну и из страны. По зимнему катку в коньках напрокат – от влюбленности в конькопрокатчика. Пока к нему ходит беременная вторым ребенком жена с коляской и большими грустными глазами и безысходно ревнует. Он ускользает от нее – даже когда он есть. Люче ускользает от своего мужа Феликса. Феликс тоже пытается скользить, но неуклюже падает на лед. Он слишком тяжело думает, чтобы быть легким. И пьеса, по-хорошему, могла бы быть озаглавлена не "Скользящая Люче", а "Падающий Феликс". С дополнительной политико-исторической коннотацией. Так могло бы быть, если бы Люче, проскользнув обратно, Феликса не подняла. Ведь, в конце концов, это пьеса о любви.
Феликс – печальный Владимир Панков, трагик с шармом комического актера, очень хорош в роли неоприходованного зануды, который есть среднестатистический мужчина нашего времени. После ухода жены он с тем же упорством покупает ее любимый томатный соус, ходит в тот же супермаркет, пробует покататься на коньках, но падает, пробует изменить, но измена не кончается ничем. Феликс и Люче – пара на самом деле обыкновенная, и ситуация обыкновенная: жене надоело, она ушла, ты сам стираешь свои носки. Но привлекательно не то новое, что имеется в спектакле, а шарм, с которым преподносится старое. Шарм, с которым невиданная простота совмещена с математической точностью любви.
Режиссурой Скворцова безраздельно завладели корзинки из супермаркета. Железные корзинки для мелких покупок, коляски для средних, тяжелые тележки – для больших. В начале спектакля все герои выйдут и исполнят своего рода колясочный вальс. Пара незатейливых пируэтов – скромное напоминание о том, что миром в наше время правит потребление. Отношения лежат в магазине на соседней полке с женскими колготками, любовь берется напрокат, как коньки. Герои этой пьесы постоянно друг у друга что-то выторговывают: внимание, нежность, готовый обед, томатный соус. Бесконечный консьюминг, который, по слухам, губит как минимум разлагающийся коммерческий театр и уж точно уничтожает всякий призрак высоких чувств.
Но божественный огонь хранит старшее поколение: родители Феликса. Парализованный отец, гуляющая на сторону мать. Мать (одна из самых сильных актрис Центра Оля Лапшина), в которой любовь живет как потребности тела, а невозможность удовлетворять эти потребности срывает ее на фирменный бабский вой. И финальная сцена – смерть парализованного отца, за которым пытается угнаться жена, но не может, не успевает. "Не успеваю" – пронзительная нота, на которой гаснет спектакль. И снова не про смерть, а про любовь, ускользающую так быстро, что за ней не успеваешь угнаться. В любви Черняускайте разбирается как ни в чем другом: одними намеками, без всяких истерик, она подталкивает своих героев через всю пьесу к счастливому единению душ, а режиссеру остается только смириться с этой мягкой серьезностью и последовать за ней.
Тандем драматург-режиссер-актер, который в идеале должен составлять основу основ театра, в последнее время не то чтобы распадается, но теряет тандемичность. Как в басне про лебедя, рака и щуку каждый изо всех сил тащит одеяло на себя, и кто-то непременно перетягивает. В случае, когда за пьесу берется актер, логично было бы ожидать, что актеры всех переиграют, но в постановке Скворцова актриса одна – Ольга Лапшина, и в сиянии этой звезды остальные явно блекнут. Остается драматургия. Драматургия, которой Скворцов любуется, слегка отстранившись, как красивой вещью, скульптурой, картиной, цельной в своем единстве, любуется, просто предоставляя ей право на жизнь. Эта драматургия очень красивая. Она не предъявляет глобальных претензий, а тихо себе в стороне решает задачки про любовь. Невинное детское развлечение.
Центр драматургии и режиссуры, в помещении Центра В.Высоцкого, Нижний Таганский тупик, 3. Следующие спектакли – 29 и 30 марта