Илья Стогоff as is

Кто-то видит в его произведениях себя, кто-то считает его очередным диким мужчиной, который только и пишет что о табаке, оральном сексе, водке и щетине. Кто-то видит в его творчестве "куски замороженной реальности". Ну а кому-то он представляется "Франкенштейном, насилующим коллективное бессознательное с особым цинизмом и сопровождающим движение по тексту могильным юморком, чтобы потом еще и отчужденно помастурбировать — на него же".

Вот такие бывают мнения. И все они о самом модном сегодня питерском писателе, носящем простое имя Илья и мудреную фамилию Стогоff.

На XVI-й Московской Международной Книжной Ярмарке издательство "Эксмо" устроило для любителей творчества культового писателя поколения Y (поколения, которого нет) сюрприз – Илья приехал из Питера и ответил на все вопросы пришедших.

Оказалось, что Стогов не всегда был Стогоff, не всегда был отсвечивающе лыс и не всегда писал о вечно пьяных разбитных мачо и путешественниках по Азии. Когда-то давным-давно он, обучаясь на втором курсе Русского христианского гуманитарного факультета, преподавал в школе, носил длинные волосы и верил в свое светлое педагогическое будущее. Его ученики были всего четырьмя годами младше, и атмосфера разнузданности и вседозволенности, так сгустившаяся в его последующих произведениях, была обычным делом. Работать в школе Илье нравилось, и сейчас он был бы не прочь поучительствовать, тем более что опыта, житейского и по части воспитания (у Ильи два чудесных голубоглазых сынишки) у него прибавилось.

А еще Илья Стогов когда-то был журналистом и успевал посетить до четырех пресс-конференций в день и отписаться по каждому информационному поводу. За двенадцать лет, посвященных одной из самых древних и упоительных профессий, оброс секретами – в смысле, нашел собственные рецепты укрощения словесности и публики, за что по сей день благодарен судьбе. Все, что ни выходит из-под его пера, как у фригийского царя Мидаса, превращается в золото, то есть приносит нехилые гонорары – раскупается моментально. "Журналистика и сегодня со мной, - говорит Илья. – Я ее не бросал и вряд ли когда-нибудь смогу с ней расстаться: она как первая женщина, подарившая мне свою невинность – всегда в моей душе".

Редакторы модных питерских изданий просят его написать хоть что-нибудь – и не важно что это будет: кулинарная книга или заметки путешественника. Главное, чтобы потом на обложке волшебная фригийская фамилия стояла – Стогоff. Так вот и написался у него своеобразный учебник журналистики: сборник статей и некая передача опыта последующим мученикам на ниве журнально-газетной риторики-публицистики. Получается, что моральные предпосылки творческого созидания и стремление к "доброму-вечному" побоку – автору важно, чтобы деньги хорошие были. Он и писателем-то себя не чувствует – его авторского "Я", отдельного от личностного самоощущения, просто не существует. Зачем нужен какой-то надуманный, пропиаренный имидж или какие-то этические, концептуальные соображения творческого толка, если главное – чтобы как у Мидаса…

Однако и с таким незамысловато-приземленным подходом к делу Стогоff остается профессионалом, и все вещи его - с сюжетом, продуманными фразами, ловко ухваченными эпитетами и прочими атрибутами хорошей беллетристики: "Погода напоминала девственницу, которая все для себя решила, просто еще не нашла, с кем переспать". Обилие деталей, точных сравнений заставляет задуматься об азиатской созерцательности писателя (кстати, действительно побывавшего в этой части света и написавшего книгу "mASIAfucker"). Однако на вопросы о рельефных лексических конструкциях, предположительно мучительных поисках нужных слов и о наблюдательности он с буддистским спокойствием и наивной неискушенностью гения от природы отвечает: "Какие там поиски? Какое там созерцание? Просто пишу что в голову приходит".

А вот здесь стоит остановиться на том, ЧТО приходит в голову – то есть, обсудив форму, коснуться-таки и содержания бестселлеров. Литературные критики не жалуют Стогоffа, многие непрофессиональные читатели захлопывают книгу, не добравшись и до конца пятой страницы, очевидно, боясь найти в себе мужество разглядеть за грубым внешним видом текста личное, лирическое послание автора. "Какашка оказалась ничего на вкус и за пару дней была проглочена. Заквашенная на постсоветской чернухе исповедь алкоголика — куда уж анальней!" - такое скандальное заявление одного из прочитавших "Мачо не плачут", безусловно, имеет право на существование, но оно вовсе не отражает идеи творчества питерского писателя (которому, надо заметить, мнение это абсолютно безразлично). Объясняя замысел своих книг, Илья говорит, что у всех людей есть свои мечты и личные фантазии. Но не всегда эти надежды-ожидания могут воплотиться в реальность. Жизнь у нас такая – чаще всего – мачеха. И люди, по-доброму претендовавшие на что-то прекрасное и возносившиеся в своих желаниях до небес, сталкиваясь с действительностью, ломаются, напоминая "цветы, по которым прошелся танк" или "раздавленную дыню – прфть".

Так что, оказывается, что книжки-то гуманные? Все-таки о "добром-вечном"? Да! И сам он такой – незлобивый, открытый, свой в доску, любит детей и жену. Романы свои пишет с большим усердием, в творческом смысле отжимая себя, как белье при ручной стирке: принесший ему такую известность роман "Мачо не плачут" (который автор рекомендует читать "при одновременном прослушивании в плейере альбома "The Fat Of The Land" группы "The Prodigy" - иначе "не торкнет") Илья написал за девять (!) дней.

- Ну, и последний вопрос, Илья. О чем будет следующая книга?
- О девушках, конечно – "Девушки форева".

Кавалер, черт возьми!