Битва титана

Премьеры в театре Анатолия Васильева – исчезающее редкое явление. О них все слышали, но мало кто видел, его постановки последних лет больше напоминают эзотерические камлания, чем привычные театральные спектакли, и к этому бесконечному процессу шлифовки мы уже попривыкли. Снимает же Юрий Норштейн свою "Шинель" лет 20 с хвостиком, а куда ни придет – только и слышно: "Гений, гений!".

Васильев давно находится в таком же статусе; у него самый мощный театральный центр из всех имеющихся в столице, в котором васильевские актеры в основном живут и репетируют, а выступают "разнообразные не те". Изредка, как вот сейчас, мастер приоткрывает завесу таинственности над своим многолетним экспериментом, к которому может приобщиться заинтересованная публика.

На сей раз перед нами постановка, которую Васильев придумал, как и все прочие спектакли, много лет назад и годами совершенствовал. Для того чтобы спектакль выглядел таким, как вы еще имеете возможность его увидеть, части труппы (десяти ведущим актерам) приходится каждый день в течение многих лет заниматься айкидо и у-шу, а остальным – заниматься вокалом и танцами, разучивая сложнейшую партитуру хоралов Владимира Мартынова.

Речь идет о заключительной главе "Илиады" Гомера, называющейся в интерпретации театра "Погребение Патрокла. Игры". Да-да, на меньшее в последние годы Васильев не согласен. Если уж ставить, то библейские или античные сюжеты, ну в крайнем случае – "Онегина". Времена современных авторов, с которыми Васильев превратился в притчу во языцех 80-х, давно забыты. На сей раз три часа сценического времени отданы очень странному, можно сказать, зомбирующему действу.

Кто бывал в театральном здании на Сретенке, знает, что ни сцены, ни кулис, ни занавеса и прочих атрибутов привычного театра там нет. Есть только крашеные доски в центре зала, деревянные неудобные скамейки человек на 150 и верхние галереи еще для 50-ти. Минимализм театральных приемов – это принцип Васильева, в "Илиаде" возведенный в степень.

В этом спектакле нет привычных ролей, драматургических ходов, борьбы характеров и прочего театрального антуража. Это специфическое "действо", а не пьеса. Основным "заходом" является представление героев Троянской войны в виде мастеров восточных единоборств. При этом есть хор, который, как и положено в античной драме, выполняет роль рассказчика. Спектакль состоит из шести глав с прологом и эпилогом; это мозаика беспрерывно меняющихся образов, некоторые из которых сбивают с толу даже видавших виды театралов.

Главные герои одеты в японские борцовские кимоно и в руках держат традиционные снаряды для упражнений – деревянные катаны, нунчаки, пики, бамбуковые шесты и так далее. Ведущие актеры-спортсмены (иначе не скажешь) выполняют весьма причудливые упражнения – коаны. При этом они декламируют гомеровский текст на манер пионерской речевки. Ритм отбивают шаманские барабаны.

Начало спектакля очаровывает странным сочетанием буддистской экзотики с античной архаикой. Но впереди еще множество неожиданностей. Одна из них – завораживающая хоровая музыка Мартынова и вторящая ей манера декламации текста "Илиады". И хотя зрителю не понятно практически ни единого слова (вначале можно подумать, что режиссер пошел совсем далеко в своих этнических изысках и спектакль идет на древнегреческом), сами звуки, за годы тренировок отскакивающие от зубов артистов и затем от всех поверхностей зала, действительно слегка зомбируют.

Так будет на протяжении всего спектакля, а к концу становится понятно, что эта пионерская манера речи нужна в первую очередь самими участникам, поскольку нормально говорить и выполнять все эти фехтовальные японские па – невозможно. К концу действа кимоно многих актеров насквозь промокают от пота.

Но самым сильным моментом все же будет не вставной номер из христианского рождественского канона – избиение младенцев, и даже не стильный китайский танец с шестами-коровами, для исполнения которого театр специально приглашает группу пластических танцоров. Самым стильным и захватывающим куском будет горловое пение по-русски куска последней главы "Илиады" в исполнении тувинского "шамана". Я думаю, что если б он один пропел весь текст Гомера – этого было бы вполне достаточно и зрители ушли бы потрясенными.

Но спектакль состоит из куда большего числа вставных номеров, что, на мой взгляд, делает его эклектичным и каким-то несобранным. Слишком всего много, особенно спортивных упражнений. Дело даже не в том традиционном соображении, что зритель как таковой Васильеву совершенно не нужен. Как признаются сами бывшие участники этого спектакля – годами репетировавшие и впоследствии по разным соображениям покинувшие театр, – изнутри и снаружи это – два разных спектакля. Принимая и понимая концепцию самого интересного современного русского режиссера, все же нужно отметить, что в данном проекте ему изменило чувство стиля. К концу трехчасового сидения бесконечные выкрики под у-шу попросту надоедают (ведь все равно ничего понять нельзя). А действительно классные отдельные номера выглядят вставными зубами в этом восточном балете, зачем-то привязанном к троянской войне. Конечно, восхищает выучка артистов, но если годами оттачивать одни и те же мизансцены – удивляться нечему, таким макаром и зуб бродячей собаки превратится в сияющий кристалл Будды.

То, что мы видим на сцене, – это радикальный художественный метод, возведенный в творческий принцип и в силу этого приносящий редкие театральные плоды. Это образ жизни, как самого Мастера, так и его труппы. Работать по-другому эти люди не умеют, и остается лишь удивляться той поистине религиозной преданности, которую актеры сохраняют своему учителю. Но вместе с тем совершено понятно, что почти сто человек являются лишь винтиками в тоталитарной театральной машине, подчиненной воле одного человека. Это не театр, не зрелище, и уж тем более не развлечение. Это работа.

Посмотреть, что в результате получилось, вы еще успеете 14, 16 и 18 апреля в театре А.Васильева на Сретенке, 19/27.