Мирзоев сделал из Суханова общее место

фото: vakhtangov.ru

Воротившись в родные пенаты театра им. Вахтангова после скоропостижно завершившегося сотрудничества с театром им. Станиславского, Владимир Мирзоев ставит снова. Словно 2-3 премьеры в сезон не предоставляют для него никакой сложности. "Побаловаться мирзоевщинкой" стекаются в здание на Старом Арбате со всех концов Москвы. Этот расчлененный, но все еще развлекательный театр представляет собой разлагающийся труп того "искусства для людей", каким был театр Вахтангова до 80-х годов. Но при этом у московской публики нет, пожалуй, режиссера более востребованного, за которым уже давно признано право разрушать и устанавливать новые нормы. Для театрального люда Мирзоев стал уже давно чем-то вроде легитимного негодяя, мириться с которым необходимо, чтобы не было худшей беды.

У входа в театр величественно курит трубку Михаил Козаков. Мимо пропорхнула стайка изящных девушек в пышных мини-юбках и с татуировками по всему телу. У двух женщин истерика: "Нас согнал с места сам Маковецкий". На афише – Максим Суханов. Сегодня вечером он сыграет Дон Жуана в мирзоевской интерпретации знаменитой пьесы Мольера. "Дон Жуан и Сганарель" – расширил название режиссер, намекая, очевидно, что слуга для него никак не менее значим господина. Так оно и есть. Сганарель (Евгений Стычкин) оказывается тут трикстером даже поизобретательнее своего господина. Он не страдает от его выходок, а скорее подыгрывает им. То нацепит себе бакенбарды, то примет активное участие в охмурении двух девушек кряду, а в финале так хромает, что поневоле задумаешься: не он ли, черт, довел Жуана до Командора.

фото:vakhtangov.ru

Впрочем, никакого Командора у Мирзоева нет. Как нет и Дон Жуана. Вместо него – рыхлое благообразие Максима Суханова, прекрасного актера, которого Мирзоев любит, лелеет, водит за собой из спектакля в спектакль, но держит исключительно ради фактуры. В качестве Дон Жуана Суханов у Мирзоева лишен всякого обаяния, как положительного, так и своего знаменитого отрицательного. Он – пухлое общее место, трагическое и безвольное. Очевидно, единственная причина, по которой на него так кидаются женщины: других мужчин в округе просто нет. Женщины у Мирзоева отвечают всем понятиям о современной красоте. Высокие, стройные, гибкие красавицы, такое общее девичье тело, все вместе они оплетают сначала Сганареля, а потом Дон Жуана и, причмокивая, "засасывают" его. Таким, как они, просто невозможно сопротивляться. Дон Жуан – Мирзоев и не сопротивляется. В общем, он, конечно, не злодей, а просто такая симпатяга, вокруг которого слишком много женщин. А женщин и впрямь многовато. Даже папа, который, согласно мольеровскому тексту, должен увещевать заблудшего сына вернуться на путь истинный, становится у Мирзоева мамой, до кучи привнося в ситуацию привкус фрейдизма.

Как всегда, не опираясь на концепт, Мирзоев делает фокусы. Из области фокусов, например, осовремененный язык старой пьесы. Девушка, которую пытается соблазнить Дон Жуан, опасается, что он хочет ее всего лишь "нашампурить". "Мне это на хрен не нужно!" – отвечает герой. Вкупе со всеми сценическими выдумками получается очень смешно. Братья обманутой доньи носят самурайские мечи и разговаривают как герои фильмов Куросавы. Сам Дон Жуан в начале второго действия нацепляет черный парик, играет на клавесине и плачет. Красоты XVIII в. смешиваются со всякими псевдовосточными придумками, где без всякой конкретики Япония перемешана с Китаем, а между эпизодами сидящий на авансцене "Хот род блюз бэнд" играет самый настоящий блюз.

В целом же, спектакль лишен каких бы то ни было логических связей. Отдельные эпизоды кажутся хаотично надерганными из общего целого, и если в зале найдется зритель, который не помнит или не знает классической истории Дона Жуана – а в этом зале такие встречаются достаточно часто, – ему придется туго. И если до финала, благодаря целой россыпи режиссерских гэгов и шуточек, сознание кое-как еще дотягивает, то в финале наступает торжество полного абсурда. Командора нет, вместо него все обманутые девушки являются за Доном Жуаном, но тот подкидывает им вместо своей головы капусту в мешке, которую они, встав в круг, перекидывают друг другу, как на пляжном волейболе. Поднимается огромный деревянный крест, зажигаются факелы, в бутафорском пруду на авансцене плавают бумажные кораблики. Еще одну отрубленную голову, раскрашенный гипсовый слепок, сделанный в полном соответствии с оригиналом, нежно качает на руках Сганарель. А сам Суханов хватает в руки микрофон и, стоя у мини-оркестра, поет – "I'm a lover" (поет, кстати, очень хорошо). Вроде как он выпутался из опеки поклонников и начинает новую жизнь в качестве нового героя. Хотя на самом деле финал этого спектакля – это только фарс, и фарс еще больший, чем все остальное.

Мирзоев показал своего Дона Жуана, и этот герой-любовник наиболее отвечает своему времени: безвольный, слабый и уж точно никакой не трагический злодей, восставший против Бога и обычаев общества. Никакая чаша преступлений не переполнится в этом спектакле. Мирзоев опять играет с вечными сюжетами и делает это более-менее успешно. Но невольно вспоминается питерский Дон Жуан, поставленный болгарином Александром Морфовым, с Александром Баргманом в главной роли. Классическая интерпретация пьесы Мольера, в общем, достаточно сырая, не произвела на москвичей особого впечатления и не получила ни приза Станиславского, ни "Золотой маски". Однако по гамбургскому счету ей еще есть что сказать – в сравнении со спектаклем Мирзоева, который как всегда оказался не более чем набором веселящих бессмыслиц.

Следующий спектакль 5 мая