Александринка окрысилась

В Санкт-Петербурге в самом разгаре III Международный театральный фестиваль "Александринский". Основанный в год 250-летия Александринского театра фестиваль представляет спектакли других национальных европейских сцен. Для Валерия Фокина, художественного руководителя театра и обладателя специальной премии "Золотой маски" за возрождение "Александринки", их опыт - сфера прямого профессионального интереса. Да и петербуржцам не помешает сеанс сравнительного самоанализа: "Мы часто думаем, что все хорошее только у нас, в Петербурге, - заметил Фокин на встрече с немецким режиссером Михаэлем Тальхаймером и задумчиво добавил: - Но это не так".

Тальхаймер, главный гость нынешнего Александринского фестиваля, действительно, отвечает за все хорошее. Его "Эмилия Галотти" по пьесе Лессинга, которую показывал несколько лет назад фестиваль NET, очаровала Москву и стала эталоном тонкой, стильной и решительной работы с классической драматургией. Историю любви Тальхаймер не превращал в миф, изымая из времени, а переносил в современность. Острое чувство сегодняшнего дня, которое вызывают его постановки, не случайно: "В мире существует всего пять - семь историй, достойных того, чтобы их рассказывать. Чтобы взяться за пьесу, необходимо понимать и любить ее, ведь я должен видеть смысл именно сегодня рассказать эту историю еще раз", - объясняет режиссер.

Для показа в Санкт-Петербурге были отобраны два спектакля берлинского Дойчес Театра, главным режиссером которого Михаэль Тальхаймер и является, "Фауст. Часть I" по трагедии Гете и "Крысы" по слабо известной в России пьесе Гархарта Гауптмана. В обеих постановках резко проявляются авторская эстетика (спектакли Тальхаймера - это результат приложения усилий не только режиссера, но и постоянного художника Олафа Альтманна, а также актеров труппы Дойчес Театра) и законы существования нового европейского театра. Запоминающаяся и эффектная визуальная часть - вращающийся барабан в "Фаусте" и комната-щель в "Крысах" - уравновешивается почти полным присвоением классического текста. Актеры играют эмоции с тем же мастерством, что играют мысли. Собственно, театр Тальхаймера - театр слова в такой же степени, как театр художника.

"Фауст", например, поставлен как спектакль о "человеке с колоссальной криминальной энергией". Причем речь не идет исключительно о Фаусте, речь идет о человеке вообще. Свен Леманн в роли Мефистофеля отказывается от всей дьявольской пластики, свойственной этому образу, он обычный человек, сосед, прохожий, случайный попутчик. Взаимосвязь Фауста и Мефистофеля - это не история об искушении вселенским злом, а история о пустоте, обнаруженной внутри себя, история об "ампутированной совести", как формулирует сам режиссер. Фауст разрушает то живое, к чему прикасается, с легкостью абсолютно свободного человека. Но абсолютно свободный - вряд ли человек, ведь абсолютно свободный - это еще и абсолютно бесстрастный и абсолютно безразличный.

Фауст Инго Хюльсманна способен, кажется, выразить с помощью движения всю глубину присущей ему эгоистической свободы. Его жестами словно напрямую управляют мысли, они отточены, холодны и очень красивы. А еще очень изворотливы: в повторяющейся снова и снова сцене с Маргаритой (Регина Циммерманн), когда влюбленная в него девушка спрашивает, верит ли он в Бога, Фауст кружится вокруг нее, вокруг ярко освещенной кровати и не может найти правильного ответа, потому что в пустоте нельзя найти вообще никакого ответа. "Крысы", как и "Фауст", - спектакль, в первую очередь, антропологический.

Семейная драма с умершими и украденными детьми разворачивается в тесной душной щели (актеры играют внутри узкой полоски между искусственными полом и потолком), которая заставляет своих обитателей ходить, согнувшись в три погибели. Тальхаймер и Альтманн выстраивают модель мира, в котором человеку невозможно выпрямиться, он вынужден кланяться, но не в приветствии, а как бы неся свой невидимый, но ощутимый крест. Или как бы заранее волоча на себе крышку гроба, которая рано или поздно все равно упадет вниз, придавив своего носильщика. Тальхаймер не самый жизнерадостный режиссер, в слове он всегда умеет разглядеть мощь, в ней - театр, в театре - красоту, а в красоте - трагедию. Редкая последовательность. До изумления.