|
"Yтро": Каковы ваши оценки "плановой девальвации" рубля, проведенной ЦБ. Можно ли было ее избежать?
Оксана Дмитриева: Плановая девальвация делалась с большим опозданием, ее следовало осуществить значительно раньше. Вообще не надо было укреплять рубль.
"Y": Но ведь он сам по себе укреплялся из-за роста цен на нефть.
О.Д.: Можно было покупать валюту в обмен на рублевую эмиссию, увеличивать золотовалютные резервы, так же, как это делал Китай, у которого тоже все эти годы было значительное положительное экспортное сальдо. В итоге мы могли бы иметь еще большие резервы и большее насыщение экономики деньгами. Во многом это позволило бы предотвратить такое ощутимое заимствование на внешнем рынке. В период укрепления рубля инфляция в России на 10 - 12 процентных пунктов превышала инфляцию в США. Это неравновесная ситуация, когда реальная покупательная способность рубля снижается, потому что инфляция большая, а стоит он при этом дороже. И эта разница так или иначе компенсировалась большим притоком валюты. Когда его не стало, естественно, накопившееся неравновесие вылезло. Пределы девальвации, я считаю, 60 рублей за доллар. Это произведение индекса накопленной нашей инфляции за вычетом накопленной инфляции в США за тот же период и стоимости доллара на начало укрепления рубля (конец 1999 – начало 2000 года).
"Y": То есть, если бы тогда не допустили укрепления рубля, не пришлось бы проводить плавную девальвацию сейчас?
О.Д.: Да, в совокупности с другими мерами не надо было допускать укрепления рубля. Кстати, в Китае же не проводят девальвацию. Хотя у них аналогичная ситуация – существенно сократился экспортный спрос. Но они держали фиксированный курс юаня, не допуская его укрепления, и накапливали золотовалютные резервы. Девальвация в России была неминуема. Но осуществлена она скачками, чередовалась попытками удержать курс, на что тратились резервы. Все это сопровождалось совершенно неразумными заявлениями со стороны денежных властей, их нереалистичными прогнозами, в плену которых они потом находились. Кроме того, проведена она была с опозданием, что стоило нам более сильного спада, чем он мог бы быть, в металлургической промышленности. Девальвацию надо было начинать еще в сентябре - октябре. Единственное, я согласна с тем, что она не должна быть хаотическая: сегодня доллар стоит 24 рубля, а завтра – 60 рублей. Нужно четко понимать, как будет обесцениваться рубль, чтобы у всех была равная информация, чтобы все могли четко планировать бизнес. И должны быть заложены адекватные средства в бюджет на индексацию доходов населения, чтобы компенсировать людям ущерб от девальвации из-за роста цен и т.д. Но при этом девальвация должна идти таким образом, чтобы минимизировать расходование золотовалютных резервов на поддержание курса.
"Y": А разве возможна плавная девальвация без траты резервов?
О.Д.: Я думаю, при грамотной политике ЦБ мог бы провести достаточно плавную, без скачков, девальвацию при минимальном или вообще нулевом расходовании на эти цели золотовалютных резервов. У ЦБ есть другие рычаги и возможности по управлению денежной ликвидностью. Если все посчитать, то получится, что гораздо дешевле индексировать доходы граждан, чем сжигать золотовалютные резервы на рынке. А ЦБ теперь тратит огромные средства фактически на честь мундира. Они объявили коридор, о котором их никто не просил, и была неправильная оценка, а теперь говорят, что все правильно делали и все предсказали. Когда объявят о текущем состоянии золотовалютных резервов, мы будем знать, сколько нам стоило поддержание их реноме. Пока последние данные – за 6 февраля.
"Y": Возможно ли в ближайшее время повторение девальвации?
О.Д.: Безусловно. Удержать курс все равно невозможно, пока держится дно по цене на нефть (а поскольку она уже болтается вокруг $40 за баррель, такое ощущение, что это дно). При этом сохраняется потребность в выплате внешнего долга частных компаний. И я пока не вижу, чтобы было улучшение условий перекредитования и перефинансирования для должников. Все судорожные попытки удержать рубль приводят к расходованию резервов. Думаю, что ЦБ даже месяц не выдержит, максимум – две-три недели. Вопрос только в том, выйдем мы из этой ситуации с резервами или без них.
"Y": Вы сказали, что справедливая цена доллара – 60 рублей. В какой перспективе он может ее достигнуть?
О.Д.: Я не могу точно предсказать, потому что здесь еще вмешивается ЦБ со своими резервами. Но мне кажется, что в течение года, может быть, к лету или к осени, от 50 до 65 рублей он достигнет.
"Y": И как это все отразится на промышленности, на жизни населения?
О.Д.: Девальвация, безусловно, приведет к подорожанию потребительского набора. Если мы не потратим все резервы, то сможем финансировать дефицит бюджета и индексировать денежные доходы тех, кто живет за счет бюджетных средств. Если резервы будут растрачены, покрывать дефицит бюджета будет нечем, и придется либо идти на прямую денежную эмиссию, либо не индексировать зарплаты, как это было в 1998 году.
Что касается промышленности, то позитивный эффект импортозамещения в связи с девальвацией будет, но менее сильный, чем в 1998 году. Во-первых, у нас задушен малый бизнес. В 1998 г. его состояние было принципиально иное по количеству реальных малых предприятий. Во-вторых, у нас было другое состояние промышленности (за исключением нефтяной, газовой и металлургической). Многие предприятия, может быть, и не функционировали, но находились в состоянии законсервированных мощностей. То есть станки, пусть даже старые, стояли; рабочие, инженеры еще не стали менеджерами. Весь этот потенциал можно было быстро задействовать. И тогда пошла в рост и легкая промышленность, и машиностроение – все то, что стало работать по импортозамещению. Все это было вовлечено в хозяйственный оборот. Сейчас такого объема возможностей нет, потому что многие мощности утрачены, на их месте склады, офисы, торговые центры. Люди растеряли квалификацию или ушли в мир иной, а принципиально нового не создано в большом количестве. Поэтому такого оживления, как после 1998 г., не будет. Благодаря эффекту девальвации может воспрянуть то, что до недавних пор функционировало, а сейчас находится в спаде. Но когда начинаются разговоры о том, что мы должны выйти из кризиса более сильными и т.д., надо понимать, что это возможно только в случае создания принципиально новых инновационных отраслей. Для того чтобы они возникли, нужен спрос. Если у них не было спроса в период благоприятной конъюнктуры, откуда он возникнет сейчас? Наоборот, умирают те немногие инновационные очаги, которые существовали. Спрос на инновационные продукты, отрасли может возникнуть, только если государство его создаст целенаправленным образом за счет бюджета. Поэтому, собственно говоря, так поступают сейчас во всех странах мира. "План Обамы" – это вложение в инфраструктуру, энергетику, науку, образование, здравоохранение. А у нас львиная часть антикризисных средств направлена на проедание в банковском секторе, игру на фондовом рынке и еще всякое, не имеющее никакого отношения к выходу из кризиса.
"Y": Но Америка тоже начинала с вливания денег в финансовую систему.
О.Д.: Они поддерживали финансовую систему по-другому. Даже "план Полсона" (первый антикризисный план, если считать, что "план Обамы" уже второй) во многом был направлен на помощь клиентам ипотечных институтов – субсидирование процентных ставок, частичное погашение кредитов, то есть укрепление самого института первичных клиентов. Там была в самом начале помощь малому бизнесу, целые определенные программы. И была санация, фактически через национализацию, финансовых институтов. То, что мы делали в очень небольшом объеме. У нас на санацию, на помощь клиентам обанкротившихся банков было потрачено меньше 200 млрд рублей.
"Y": То есть государство должно было не деньги давать, а покупать долю в предприятиях?
О.Д.: Да, покупать залоги там, где нельзя допустить их перехода к иностранному собственнику. То есть частичная национализация. Если государство помогает собственнику, это должно быть в обмен на что-то. А у нас это был просто подарок неэффективным собственникам. А в ряде случаев вообще не было никакой необходимости в финансовых дотациях, надо было дать этим неэффективным собственникам обанкротиться. Если же стратегическое предприятие и так было квазигосударственное, значит, надо было забирать себе залог, а менеджмент отправлять в отставку.
"Y": И все же, на ваш взгляд, поможет ли кризис хоть чуть-чуть слезть с нефтяной иглы?
О.Д.: Все зависит от того, что делать. Пока ничего не сделано. Пока умирает то, что еще жило, – обрабатывающая промышленность, остатки легкой промышленности и т.д. В натуральном выражении спад по многим отраслям промышленности составляет порядка 30%, по отдельным группам – до 50% (январь 2009 года к январю 2008 года). Не упала пока только "нефтянка", производство тепла и энергии. Что должно было бы делать государство с учетом огромных резервов? Пойти на дефицит бюджета, финансируя его из золотовалютных резервов, формируя государственный спрос на оборонный заказ, строительство и целенаправленную поддержку науки и инноваций, для того чтобы двигать экономику на другие отрасли. Ничего подобного не делается. Отсюда прогноз: мы будем падать, будет отмирать все, что еще шевелится, и мы будем еще больше зависеть от Китая и США. Когда они сами выйдут из кризиса, станут формировать спрос на наше сырье и энергоносители, поднимутся опять нефтяные цены. В итоге, мы выйдем из кризиса еще более моноструктурными, чем были раньше, с еще меньшими шансами на диверсификацию экономики.
"Y": Какими будут социальные последствия такого спада в промышленности?
О.Д.: Я не думаю, что будут социальные волнения и катаклизмы. Наоборот, будет социальная апатия, депрессия. И, на самом деле, это гораздо хуже, чем состояние социально-политического обострения. Потому что в период социально-политического обострения люди сами находятся в тонусе, в боевом состоянии, они активно борются за выход из ситуации. И они оказывают общественное давление на власть (а от власти сейчас очень много зависит), заставляют ее каким-то образом ситуацию менять, обеспечивать сменяемость на более эффективных государственных управленцев и на более эффективный курс. Но, на мой взгляд, этого не будет, в силу разных политических особенностей. А социальная депрессия выльется в пассивное сопротивление – в маргинализацию, в алкоголизацию, в увеличение смертности. И, прежде всего, смертности мужчин в трудоспособном возрасте.
"Y": Каковы ваши оценки перспективы безработицы в РФ?
О.Д.: Я думаю, что в промышленности реальный спад будет около 30% по итогам текущего года. Но предприятия как-то будут работников сохранять, и сокращение рабочих мест будет в два раза меньше, чем сокращение производства. Если сейчас безработица оценивается в шесть миллионов, то к концу года она может достигнуть 10 - 11 миллионов.
"Y": Можно ли сказать, что страна будет отброшена назад в своем развитии в результате кризиса?
О.Д.: Да, думаю, что можно. Мы пока даже не достигли уровня конца 1980-х годов – ни по уровню жизни, ни по промышленному производству, ни по грузообороту транспорта. То есть сами от себя уже отстали на 20 лет. Сейчас посмотрим, на сколько еще мы сами о себя отстанем.
"Y": Как скоро, на ваш взгляд, закончится кризис, и что станет переломной точкой в его течении?
О.Д.: Поскольку мы энергичных мер не принимаем, то у нас роль пассивная. Мы фактически сидим и ждем, когда выйдут из кризиса США и Китай. И переломной точкой будет начало экономического роста США, Китая и Западной Европы. Мы начнем выходить из кризиса после того, как их экономики предъявят более серьезный спрос на сырье и энергоносители, что вызовет повышение цен. Такое ощущение, что экономики США и Европы уже достигли дна, но оживления пока нет. Думаю, к концу года они начнут выходить из кризиса. Мы – года через два. Но масштаб-то кризиса принципиально разный. Если они сообщают о падении на 0,2% - 0,3%, то у нас промышленность уже сейчас упала на 16% (январь 2009-го к январю 2008-го).