"Солярис": головоломка по Содербергу

Солярис (Solaris)
США, 2002
Режиссер: Стивен Содерберг
В ролях: Джордж Клуни, Наташа Макэлхоун, Джереми Дэйвис, Виола Дэвис, Ульрих Тукур

Волею Андрея Тарковского "Солярис" Станислава Лема получил культовый статус, что, кстати, всегда раздражало самого автора романа – почитайте интервью. С этим самым статусом уже ничего не поделаешь, и нужно быть безумно смелым, чтобы взвалить на себя тяжесть повторной экранизации. Или не ведать, что творить.

Сам факт "голливудской постановки" породил первую волну мистификаций и недоуменного пожимания плечами. Еще только было объявлено о начале съемок, а журналистская братия по обе стороны океана заголосила: да как можно, грязными руками да за святое?! Причем первую скрипку тут играли отнюдь не европейцы. Американская кинокритика (видимо, зная, о чем говорит) принялась прилюдно чесать в затылке. Стивен Содерберг, этот "отличник голливудской школы" подозревался в том, то сейчас пойдет налево-направо замазывать сумрачную картину предшественника аляповатыми красками космического боевика. Озвученный список продюсеров – Джеймс Кэмерон, Джон Ландау – только усиливал подозрения. Содерберг держался достойно, отвечал сдержанно: я, мол, понимаю меру ответственности, внимательно просмотрел фильм и прочитал книгу. К тому же режиссер выступил оператором и монтажером своего "Соляриса".

Кадр за кадром рассматривая предлагаемые ко вниманию веселые солярианские картинки, я ловил себя на смешанных чувствах. Вот визуальный ряд: то он словно изъят из "Чужих", то будто полностью скопирован с Тарковского, а то и правда не похож ни на что известное народу. Или саундтрек Клиффа Мартинеса, временами заставляющий ждать от следующего кадра развернутого психоделического бреда, а временами – просто кровавой бани... Постоянное нарочитое переключение стилистики кому-то покажется насилием над зрителем, но к этому можно привыкнуть. Легко, без изысков скользя в своеобразном танце, перед зрителем предстает гладкое и выверенное на аптечных весах кино. Все попытки противостоять роли пассивного зрителя заставляют натыкаться на содерберговские задники и кулисы.

Первое, что сделал Содерберг – громогласно отмежевался от фантастики как инструмента. "Никогда не горел желанием снять фильм о том, что станет с наукой и техникой через несколько десятилетий", – сказал он в одном интервью. И сделал, как сказал.

Если Тарковский почти растворил науку соляристику в собственных мистических исканиях, то Содерберг ее просто вычеркнул. Где у Лема – не поддающиеся осознанию тайны большого космоса, на экране звучит однотонная мелодия одиночества и кружат в механическом вальсе космические аппараты. Тарковский создал Океан в обыкновенном тазу; Содерберг переименовал Океан в Хикс – красивое, но бессмысленное зрелище за иллюминатором станции "Прометей".

Путаясь в показаниях, режиссер дает интервью, где сначала заявляет об опоре на сценарий Тарковского, потом говорит, что лишь познакомился с фильмом, а основу для его сценария все-таки составляет текст Лема. В результате получилось нечто свое, история любви в специфичном театре жизни. Лица актеров показаны крупно, эмоции размашисты и порой кажутся чересчур нарочитыми, сам же сюжет – где-то вдали, несфокусированным фоном Содерберга-оператора.

Очередной пощечиной общественным ожиданиям оказался, как ни странно, подбор актерского состава. Джордж Клуни в роли психоаналитика ("Doc, I’ve got stress", sic!) Криса Кельвина и Наташа Макэлоун в роли его жены Реи (у Лема и Тарковского – Хари) могли изобразить по воле режиссера всё что угодно – от кича до глянцевой мелодрамы. Опыт у обоих имеется. Остальные актеры не слишком известны широкой публике, так что впечатление от первых двух имен они изменить не могут. Его меняет Содерберг.

Клуни-Кельвин похож на Баниониса, он крепко небрит и полон рефлексии, но позволяет себе иногда до истерики бояться происходящего. Вместе с тем он остается психоаналитиком, когда расспрашивает остальных о том, как они воспринимают происходящее на станции, – холодным и отстраненным, тенью за краем экрана. Его покончившая с собой несколько лет назад жена не выглядит писаной красавицей, у нее изломанные черты лица, странная, почти отталкивающая улыбка. В воспоминаниях Криса она витает где-то недалеко, но до нее не достучаться. В реальности космической станции Рея – физически похожая на Наталию Бондарчук – вовсе не походит на героиню фильма Тарковского. Она – именно тень ожившего по сценарию воспоминания Криса. Она рассуждает о тяге к суициду своего давно ушедшего в мир иной прототипа, она проговаривает вслух рассуждения о Втором Шансе и вообще почти заменяет собой голос режиссера. Любовь их тоже не такая, как в книге. Она физиологичнее – и, вместе с тем, почти схематична в своей детализированности. От Тарковского история Криса и Хари такого энтомологического внимания не дождалась.

Вообще, в вопросе работы с актерами Содерберг-оператор победил Содеберга-режиссера. Актеры встают в позы, удачно обрисовывают игру мышц, когда нужно, кажутся нескладными – и наоборот, временами проявляют недюжинную пластику. Этот эффект царапает глаз привыкшего к стандартам современного кино зрителя. Похожий на студента-наркомана Джереми Дэвис, играющий доктора Сноу (в оригинале это Снаут, и он там вовсе не такой) физиологически неприятен: он вездесущ, порывист, его жилистые руки просто приковывают взгляд. Негритянка, подменившая Сарториуса, царит в кадре не хуже Сноу, но ее танец тоньше, тут пресловутая дань политкорректности становится своей обратной стороной – рупор современной американской риторики исходит бессмысленным эхом и в результате абсолютно перестает влиять на сюжет – кто ходил на фильм, не даст соврать: в результате Гордон делает исключительно то, что от нее ожидают другие, более самостоятельные персонажи. ("Gordon remains Gordon!")

Доктор же Гибарян (точнее, по сюжету, его призрак, его тело в морге и его же тень во сне Криса) и вовсе представляет собой скульптурную группу "Спящий Демон". Чуждый человеческому разуму Хикс у Содерберга слишком интересуется делами людей, чтобы, подобно Океану Тарковского, мерно катиться за иллюминаторами. Он разговаривает, обличает и строит хитрые психологические ловушки. Олицетворяет же, вернее, овеществляет его Гибарян – тоже вовсе не такой, как у Лема и Тарковского.

Дизайн станции (это именно дизайн, с любовью и старанием прорисованный), протуберанцы Хикса за иллюминаторами, музыка, монтажные решения, нарезка сцен – не раз меняют общее настроение фильма прямо по ходу действия. То это гудящая ловушка внутренностей подводной лодки, то компьютеризованная лаборатория, на многочисленных мониторах которой с навязчивой методичностью крутятся три скринсейвера... Сохраняя общую камерность повествования, не забывая делать намеки, свойственные герметическим детективам, Содерберг с ловкостью иллюзиониста сбивает зрителя с толку, оставляя ощущение незаконченной головоломки.

Сын Гибаряна, мертвый Сноу, едва сдерживающаяся на грани истерики чернокожая доктор Гордон – мельтешат, уводят от основной мысли фильма.

Несмотря на старания продюсеров, Содерберг не оставляет пресловутого "второго шанса" нам, зрителям. Ладно, ваш покорный слуга – человек стоического характера, но вот одна моя хорошая знакомая после сеанса накинулась на фильм изо всех сил, обвиняя режиссера и актеров во всех смертных грехах, начиная с тривиальной халтуры.

Завершает картину наплевательства на каноны собственно финал, о котором я ничего не скажу, ибо боюсь слишком разойтись во мнении с читателем (к картине вообще слишком неоднозначное отношение).

Тем же, кто собирается просто и незамысловато провести с удовольствием два часа в темном зале, фильм непременно должен понравиться.

В российском прокате с 20 февраля.

Полную версию статьи читайте на страницах журнала "Сон разума".