Ну, с Кохом все понятно: общение с творческим людьми не могло не отразиться на душевном настрое "железного Алика". Воспоследовало письмо энтевэшникам, приводить которое полностью (равно как и остальные) не стоит: они все уже опубликованы, в том числе и на страницах нашей газеты. Из этого письма стало понятно, что: а) Парфенов устроен не как все; б) все устроены не как Парфенов; в) Кох мучительно размышляет, как быть. Не ему, конечно, а сотрудникам НТВ. Гамлетовские раздумья Альфред Рейнгольдович утопил в бурном потоке сознания, ставящем как минимум под сомнение целесообразность публикации столь сложного произведения в публичном пространстве.
Ответчиком выступил Виктор Шендерович. Мотивация понятна: то был случай именно для ведущего "Итого". Надо ли говорить, что придание ответу опять-таки публичной формы просто напрашивалось. И не такие утонченные, как менеджер "Газпром-Медиа" подставлялись, а тут просто раздолье для пересмешника. И что делает всегда такой тонкий Шендерович? Пишет мало того, что почти серьезно – пишет жестко, сурово объясняя Коху физиологическую составляющую его нынешнего положения. Разве это тонко – напоминать в очередной раз общеизвестные факты, например, об амнистированном прошлом Альфреда Рейнгольдовича? Полноте, Виктор Анатольевич, вы же не с заказчиком всего этого разговариваете, да и к выбранному для ответа формату нужно бы построже, построже... И, наконец, почему бы Шендеровичу не рассказать о Светлане Сорокиной, о своих взглядах на цензуру и пр. и пр. – именно мне, читателю, зрителю, который его любит и уважает, а не г-ну Коху, который его топит и презирает. Да, презирает, потому что менеджер, получивший задачу отформатировать канал "под ключ", очень хорошо понимает, насколько по сути зависимы журналисты от его бесспорных прав главного акционера. Рассказывать Коху дальнейший сценарий событий – все равно что посвящать Киселева в тайны сетки вещания на прошлой неделе. Все пустое. Пустота породила неадекватность, а неадекватность – преломление того самого стиля, о котором спорят Парфенов с Киселевым, а Кох с Шендеровичем. Хотя спорить-то надобно с нами.
Еще одна пара дуэлянтов – Леонид Парфенов и Евгений Киселев. Здесь ситуация иная. Парфенов, которого, по его собственным словам, "заклевали" в эфире "Антропологии", от души прошелся по Киселеву. Не буду делать вид, что посвящен в детали кухни НТВ, а даже если бы и так, держался бы подальше со своими комментариями. "Я не в силах больше слушать твои богослужения в корреспондентской комнате – эти десятиминутки ненависти"; "ты держишь людей за пушечное мясо, пацаны у тебя в заложниках, потому что не знают другой жизни, кроме как быть привязанными пуповиной к "Итогам", и значит, то, что делаешь ты, – это растление малолетних" и т.д. Для коротенького "месседж" пассажей более чем достаточно. Можно понять, что у Парфенова сдали нервы после несправедливой, с его точки зрения, процедуры формирования согласительной комиссии (куда не включили Татьяну Миткову). Однако нервы, должно быть, пошаливали уже тогда, когда его, Парфенова, гг. Кох и Йордан включали в состав нового совета директоров НТВ. Тогда сказали – провокация. Сейчас понимаем – компромисс. И там и там фигурантом выступает именно Парфенов, которого прорвало очень своевременно. Киселев не преминул ответить, однако и тут вкуса днем с огнем не сыщешь. Благородного, снисходительно презрения не случилось. Все вышло по формуле "сам дурак". Преданные гласности факты внутренней кухни НТВ требовали мщения. Со слов Киселева мы узнаем, что Парфенов "в августе 91-го... смотрел на происходящее так же иронично, презрительно и подловато" и, о ужас, называл людей, ходивших на митинги, "интеллигентным стадом". И вот уже зачарованный этими интимными деталями читатель восклицает: "Кто бы мог подумать!", а каждый второй убеждается, что верить никому нельзя, все происходящее вчера и сегодня, в стране и в мире, с одним и со вторым – дерьмо, дерьмо, дерьмо...
Молниеносные письмописцы не ведают, что творят. Не я первый заговорил о растлении, однако растление жанра налицо. Площадная ругань, взятая на вооружение всеми против всех, всех и уравнивает. Причем на уровне, который недостоин быть не то чтобы эталонным, а хотя бы просто средним в приличном обществе. Все, к чему ни прикасаются в святом запале кохи и киселевы, – обесценивается, обращается в прах. Это прискорбно, ибо жанр того же открытого письма ни в чем не виноват. Он не виноват, что в азарте боя и с янтарной слюной на уголках губ выхолащивается личность человека пишущего и человека, все эти непристойности читающего. А самое грустное, что соблазн клонировать такую форму диалога может перерасти в болезнь.