|
Приезд Мариинки – дело само по себе интересное, а для несколько ослабившей в последние годы свои позиции Филармонии значимое вдвойне. О том, что эта организация делает видимый прорыв, говорит хотя бы тот замечательный буклет с программой концертов на весь сезон и аннотациями, которым до сих пор мог похвастаться лишь Пасхальный фестиваль. (Впрочем, автор у этих буклетов один – Михаил Фихтенгольц).
Вернемся, однако, к самому событию. Есть сейчас в моде такое слово – проект. Приезд Мариинки – это тоже проект (называется он "Мариинский театр в Московской филармонии"). Почему не гастроли, я не берусь объяснить. В конце концов, дело не в том, как назвали, а что привезли. Помимо "Пиковой дамы", в Москве прозвучала Симфония №2 "Воскресение" Густава Малера. В ее исполнении принял участие Камерный хор Московской консерватории (художественный руководитель Борис Тевлин), солировали Ирма Гиголашвили (сопрано) и Злата Булычева (контральто).
Почему выбор пал на эти два произведения, не смог сказать на пресс-конференции даже сам маэстро Гергиев. Судя по всему, выбрали то, что заведомо не дало бы ударить в грязь лицом. И, скажем прямо, не промахнулись. Оба вечера прошли "на ура!". Конечно, не обошлось без того, что можно уже называть приметой нашего времени – звонков телефонов. Как сказал Валерий Гергиев, "мы уважаем всех зрителей, даже тех, у которых звонят мобильные телефоны, но их мы уважаем меньше". Вот такая философия.
Вторая симфония Малера прозвучала энергично и веско, даже не смотря на то, что маэстро бог знает сколько не спал перед концертом, совершив двадцатичасовой перелет Токио-Париж-Москва. Не мастер-класс, конечно, но слушать было приятно, оркестру и дирижеру удалось завладеть вниманием публики и не отпускать его до конца. Собственно, наиболее сильным моментом концерта стал финал симфонии – картина Страшного суда, нарисованная великим немцем и исполненная знаменитым осетином сочными, густыми красками. Нельзя не отметить и прекрасно прозвучавшее контральто Златы Булычовой.
Главным героем следующего вечера стал, конечно, Владимир Галузин – Герман, какого во всем свете нынче днем с огнем не сыщешь. Тут уж даже Гергиеву пришлось уступить знаменитому тенору верхнюю ступеньку пьедестала почета. Но выразительности в тот вечер – как, впрочем, и всегда, - Валерию Абисаловичу было не занимать: оркестр звучал стройно, сдержанно в аккомпанементе, мощно и звучно - в финалах картин. Сам маэстро словно решив перенестись в позапрошлый век, развернул оркестр, расположившийся в партере на месте снятых кресел, спиной к публике, а сам встал лицом к залу. Этот маневр лишь улучшил звучание - сцена таким образом была свободна для настоящего театрального представления, о котором здесь совсем недавно и мечтать никто не мог.
Вот тут-то и пришел черед Владимира Галузина сказать свое веское слово и в очередной раз показать, что ему подвластны не только вокальные, но и драматические высоты. Его великолепный голос – со звонкими, отчетливыми верхами, глубокими, почти баритональными серединой и низами напомнил мне Хосе Куру, чье мастерство и незабываемый талант москвичи могли оценить в начале минувшего лета.
В Германе Галузина не было ничего такого, о чем можно было бы сказать: "Вот это нетрадиционно!" В его образе заключено все, что следует из музыки и либретто Чайковского, - нервность, темперамент, постепенный переход от любви к Лизе до страстной, безумной жажды денег. Каждое слово внятно и отчетливо. Словом, образцовое исполнение. Лишь единственный раз - и то по воле режиссера Алексея Степанюка - спектакль выходит за рамки традиционности. Графиня (Ирина Богачева) является готовому сойти с ума Герману не в виде бесплотного призрака, а вполне материализованно. Кладет ему руки на плечи, называет заветные три карты, а потом садится на железную кровать, на которой ее и увозит за кулисы Герман, твердящий: "Тройка, семерка, туз". Оригинальный ход, вызвавший волну смеха в зале.
Высокий уровень мастерства продемонстрировала и сама Графиня. Надо было видеть ту, муку, которая отражалась у певицы на лице, когда она в сопровождении роя приживалок бродила по своим комнатам, вернувшись с бала. Все ей надоело: и балы, и эти глупые приживалки. Она вся в воспоминаниях о прошлом. Эту линию роли Ирина Богачева провела блестяще.
К великому огорчению, не произвела должного вокального впечатления Ольга Гурякова, у которой внезапно обнаружились проблемы с дикцией, а голос звучал непривычно глухо. Незадолго до выступления в "Пиковой даме" Гурякова исполнила на этой самой сцене арию Чио-Чио-Сан в сопровождении оркестра народных инструментов им. Н.Осипова. Ни о каких вокальных трудностях тогда и речи не могло идти, видимо свое недоброе дело сделали внезапно подступившие московские морозы. Справедливости ради отмечу, что вокальные огрехи певица сполна искупила живым и очень убедительным драматическим исполнением.
Из исполнителей мужских партий я выделил бы голосистого Виктора Черноморцева (графа Томского), который развеял мое личное впечатление о нем, как о певце, в пении которого нельзя понять ни слова. Оно сложилось у меня после "Чародейки" на Пасхальном фестивале, которую Мариинка, как я уже говорил, давала в этом же самом зале. Теперь же мимо уха не пролетело буквально ни звука. Видимо, ремонт и впрямь пошел залу на пользу.
Сама постановка "Пиковой дамы" была специально разработана для исполнения в Москве, хотя до боли напоминала старый спектакль, сделанный еще во времена Ю.Темирканова. О том, что было показано нечто среднее между настоящей сценической версией и концертным исполнением весьма забавно свидетельствовало отсутствие костюмов у мужской части хора в последней картине. Так они и пели в рубашках и бабочках.
Нет слов, проект удался. Маринка в очередной раз показала себя лидером на этом "рынке", причем лидером крупным и соперников не имеющим. Даже поднимающийся на ноги Большой театр пока на такие проекты покуситься не может. Как заявил сам Валерий Гергиев на пресс-конференции, о конкуренции двух театров только тогда можно будет вести речь, когда руководство Большого сделает хотя бы одну полноценную премьеру собственными силами, не прибегая к помощи сходящих со сцены западных звезд. И как бы в оправдание, маэстро заметил: "Мы не террористы на культурном фронте…"